Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965

Во Ивлин

Боб, Фредди и я сели в грузовик и поехали обратно, на участок дороги, где я оставил Хаунда. Туда подтянулась часть его батальона, сам же Хаунд по-прежнему сидел в канаве. Боб, стараясь вести себя как можно корректнее, освободил его от командования батальоном со словами: «Вы спеклись. Вместо вас командовать будет Кен». Потом мы поехали обратно в деревню, чтобы перенести штаб туда. Называлась деревня, если не ошибаюсь, «Трактир Бабали». Трактир там, разумеется, был, а в трактире сидело человек десять отставших от своих частей пьяных солдат. Столы были залиты вином, однако несколько кувшинов еще не опорожнили. В тот день мы не ели ни разу, и две кружки бурого и сладкого вина заметно подняли нам настроение. После того как Боб забраковал очень славный сарай, который я облюбовал под штаб, мы попросту вломились

в чей-то брошенный дом и назвали его «штабом бригады». Тем временем появился первый батальон. Согласно плану, он должен был прикрывать четвертый батальон, однако Хаунд проявил инициативу и здесь и приказал им отступать. Боб во всеуслышание освободил Хаунда от командования, на этот раз в выражениях не стесняясь. Внес свою лепту и пресвитерианский священник, который обратился к Кристи Лоренсу со словами: «Вот наша тактика: “Спасайся, кто может”». Пожелай противник продвинуться еще дальше вперед, и четвертый батальон, не успев занять позиции, был бы захвачен в плен, но немцы за эти дни устали, к тому же они редко переходят в наступление без поддержки с воздуха, а начиная с этого дня поддержка с воздуха заметно ослабла. Разведполеты осуществлялись часто, случались и разрозненные атаки с воздуха, но такого, как на прошлой неделе, когда от самолетов неба не было видно, больше не повторялось.

После непредвиденного отступления Хаунда «Трактир Бабали» оказался на линии фронта, и штаб бригады был перенесен примерно на милю в очень красивое место, в маленькую придорожную усыпальницу, рядом с источником, сбегавшим в ручей. Когда-то здесь было нечто вроде насыпи, и источник и водоем, куда он выливался, выложили камнем. Было время, надо полагать, когда считалось, что эти места обладают целебными свойствами. Вокруг источника росло несколько деревьев, и, хотя следы оккупации сразу же бросались в глаза, место это нисколько не утратило своего очарования. Сержант Лейн предусмотрительно прихватил из трактира большую бутыль с вином, и мы поставили ее в источник охлаждаться. У Боба нашлись коробка сигар и сборник кроссвордов. Нам очень не хватало нескольких часов отдыха: усталость и голод давали себя знать.

Часов в пять пополудни мы с Бобом отправились навестить Джорджа Янга; он по-прежнему сидел в своем окопе в «Трактире Бабали», и его с трех сторон обстреливали скрывавшиеся за деревьями автоматчики. Вооружен был противник и четырехдюймовым минометом, из которого по Янгу и по дороге велся не прекращавшийся ни на минуту прицельный огонь. Когда мы с Бобом спускались в окоп, рядом просвистело несколько пуль, а на обратном пути в непосредственной близости от нас дважды разорвались бомбы. Тем не менее люди Янга и его штаб проявили исключительную выдержку. Теперь он командовал первым батальоном, вернее, тем, что от него осталось. Свои позиции он удерживал, пока не поступил приказ с наступлением темноты отступить.

Когда опустилась ночь, из окопов, точно мертвецы из могил, стали выбираться отставшие от своих соединений бойцы; покинув окопы, они потихоньку пробирались – многие ползком – в сторону побережья. Никто уже ими не командовал, однако почти все были по-прежнему вооружены. Они побросали свои вещевые мешки, отпустили бороды; на их лицах читалась апатия, вызванная голодом и предельной усталостью. Печальное зрелище.

Выполняя очередной приказ – отступать в обход гор в сторону Имвроса, войска находились в пути больше двенадцати часов. Штаб бригады ехал на грузовике через сожженную деревню, где нас поджидали саперы, чтобы взорвать мост, когда пройдет последняя машина, – этой последней машиной был единственный сохранившийся у нас танк. По какой-то причине мост так взорван и не был, однако через две мили оказалось, что по дороге все равно проехать нельзя: она была изуродована воронками от снарядов, хотя никаких приказов на этот счет не поступало, и солдаты в спешном порядке засыпали рытвины землей. Из-за перекопанной дороги здесь сгрудилось много техники, и нам с Бобом удалось отправить часть машин обратно – подвезти отставших. Занялись мы также распределением пайков, неизвестно откуда взявшихся. Боб, помнится, приложил руку к огромной скале и изрек: «Вот бы танк такой!» У одной из воронок сидел в своей машине греческий генерал со своим штабом; его машину я отдал нашим десантникам. Те, кого мы встретили по пути, к происходящему

вокруг были совершенно безразличны. Мы раздали пайки, погрузили к себе в грузовик раненых, а также рядового (не нашего), с которым случилась истерика, и поехали в Имврос. Ехали целый день; один раз по нашей машине открыл огонь разведывательный самолет; в дальнейшем же мы добрались без происшествий.

В Имвросе предпринимались попытки преодолеть хаос. Возле церкви был открыт пункт первой помощи, в виноградниках создан район сосредоточения. В деревне скопилось огромное количество грузовиков, и я пошел по дороге, чтобы отправить несколько машин в горы за нашими людьми.

Через дорогу ко мне бросился офицер.

– А ну назад! – крикнул он.

Я спросил, кто отвечает за транспорт.

– Я, – ответил он. – Дальше прохода нет, сказано же.

Я стал задавать ему вопросы про грузовики. Тогда он сказал, что на грузовики ему наплевать.

Я сказал:

– Держите себя в руках.

Он разозлился:

– Что вы, собственно, хотите этим сказать?

– Только то, что сказал. Если вам страшно, это еще вовсе не значит, что надо хамить.

– Ничего мне не страшно, – сказал он, надувшись, как маленький мальчик, и объяснил, как найти офицера, отвечающего за транспорт. Я было начал рассказывать офицеру, что́ мне от него надо, но тут показался самолет, и офицер спрыгнул в канаву. Я последовал его примеру, продолжая тем не менее говорить, однако, пока у него над головой ревел вражеский аэроплан, он и слышать ничего не хотел. Офицер счел, что транспорт мне нужен, чтобы спуститься к морю, и упрямо бормотал: «За Имвросом никакого транспорта». Он переадресовал меня генералу Уэстону, разместившемуся со своим штабом в деревенской избе, и генерал сказал, что грузовики уже отправлены.

Всю первую половину дня мы пролежали под стенами виноградника. С воздуха нас, кажется, обстреливали из пулеметов, но мы спали. Боб поехал к Уэстону, и тот велел нам подождать до темноты, а потом отойти в конец Имвросского ущелья и отбивать атаки противника, пока не пройдут все отставшие от своих частей. Танк мы оставили на дороге с включенным мотором и вытекающей из бака водой, и он весь день отпугивал противника. На этом этапе Мердок от нас отделился – предпочел добираться до Александрии своим ходом.

После Имвроса дорога делала крутой вираж и дробилась на несколько рукавов. Левый рукав через ущелье спускался к берегу; между входом в ущелье и нижней частью дороги были деревня и другое ущелье, поменьше; дальше дорога вилась по склону горы, через еще одно ущелье с большим количеством пещер, и спускалась в Сфакию, порт, где мы должны были погрузиться на корабль. В обычных условиях спуститься с гор в бухту не составляло особого труда, но мы так устали, что небольшое расстояние казалось нам непреодолимым. Полмили подъема в гору стали для нас тяжким трудом.

Вскоре после полудня валяться в винограднике нам надоело, и, поскольку самолетов противника в это время было мало, Боб решил передислоцировать штаб бригады при свете дня. Ущелье было великолепно; сужаясь и углубляясь, оно становилось похоже на барочный пейзаж семнадцатого века; на полпути мы вышли на круглую площадку, где бил родник чистейшей, ледяной воды. Постепенно проход через ущелье расширялся, и нам открылись многочисленные пещеры.

В пещерах уже давно прятались оборванные, голодные, перепуганные австралийцы. Всякий раз, когда они слышали, как летит самолет (и когда не слышали тоже), они кричали: «Самолет! Прячься!» и открывали огонь по тому, кто оказывался рядом. Слышно было, как из пещер доносятся вопли: некоторые австралийцы жили в пещерах с критскими женщинами. По ночам кое-кто из австралийцев совершал вылазку и грабил запасы продовольствия. Одни умирали от голода, зато у других скопились огромные запасы съестного, украденного таким образом.

При подходе к деревне, неподалеку от тропинки, мы нашли среди мощных скал и оливковых деревьев поросшую травой полянку и встали на ней штабом. А попросту говоря – устроили привал. Мердок и штабной капитан исчезли, и увидели мы их, только вернувшись в Александрию. Многие связисты отстали, да и нужды в них, по существу, не было; разведка тоже бездействовала, кого-то из разведчиков пару раз использовали в качестве гонцов. Не было ни карты местности, ни записей поступавших донесений, ни лога.