Чувствую себя глубоко подавленным и несчастным. Из дневников 1911-1965
Шрифт:
Четверг, 9 марта 1944 года Не успел я избавиться от одного генерала, как, точно кролик из шляпы фокусника, возник другой – Майлз Грэм; на первый взгляд существо более гуманное, чем Томкинс. Я поехал на выходные в Пикстон и в понедельник утром проснулся с давним тошнотворным ощущением, которое ни разу не испытывал со времен лагеря в Стабсе. Встретился с генералом в 3.45, и тот меня обнадежил: в ближайшие полтора месяца я ему не понадоблюсь; на это время он готов отпустить меня писать книгу. Даже не верится. Тем временем я подал очередное заявление на отпуск, но ответа пока не получил.
Понедельник, 13 марта 1944 года Совершенно чудесный уик-энд в Чагфорде с Лорой. Успокоился, сегодня могу сесть писать. Вчера гулял в одиночестве и составлял в уме план работы на ближайшие пять недель. Сегодня утром пришло письмо от генерала Грэма – отказывается от моих услуг.
Вторник, 21 марта 1944 года
Сегодня отправил печатать еще 13 000 слов и вгрызаюсь в новую главу. Английские писатели, когда им за сорок, либо пророчествуют, либо обретают свой стиль. Вот
Среда, 22 марта 1944 года Мне все время хочется, когда я пишу, чтобы все происходило в один день, за один час, на одной странице, и в результате теряются драматизм и напряжение. Поэтому весь сегодняшний день я бесконечно, до судорог переписываю и растягиваю уже написанное.
Написано в Чагфорде,
в четверг, 4 мая 1944 года
В прошлую пятницу получил письмо из отдела «по связям с общественностью»: у них для меня работы нет. Моя мания преследования вспыхнула жарким пламенем, и я написал находившемуся в это время в отпуске Бобу с просьбой помочь мне получить еще шесть полных недель для окончания работы. <…> На следующее утро звонок; Боб помочь не может или не хочет. Недоволен, как и все генералы, тем, что тянут со Вторым фронтом. Газеты стараются нас убедить, что страна рвется в бой. Одни говорят: «Второго фронта не будет», другие: «Второй фронт будет непоправимой ошибкой, ведь американцы убегут». <…>
2 мая Дуглас Джерролд давал ужин в честь нового архиепископа Вестминстерского, где был собран весь цвет католической литературы. <…> Угощение смели с такой скоростью, что к 7.45, когда обычно я еще только подумываю, заказывать или нет второй коктейль, стол был пуст. Комптон Маккензи произнес прочувственную речь в духе Каннингем-Грэма [348] . «Мы собрались здесь такие разные, такие непохожие по своим взглядам, и объединяет нас только одно – любовь к его милости. Смиренно прошу его милость быть поводырем в нашем труде». Его милость за всю свою жизнь не прочел ничего, кроме школьного учебника, однако врасплох захвачен не был. Не теряя самообладания, похвалил палату общин за Билль об образовании и за Амгот в Сицилии, сказал, что цензура призвана помогать писателю, а не мешать ему, сказал, что нами гордится (было бы за что) и сел. Человек он невзрачный, хитрый, самодовольный, типичный обыватель, напрочь лишен обаяния. После ужина обошел сидящих за столом и перекинулся словом с каждым в отдельности. Не сказал при этом ничего интересного. За ужином слева от меня сидел Грэм Грин, а справа – Холидей Сазерленд [349] – хвастался своим успехом у издателей. Сказал, что если у него и есть нелады с грамматикой, то это предлоги. «Какие именно?» – «Lest» [350] . Я призвал его прочесть Фаулера [351] . Ужин кончился, но гости не расходились; поскольку присутствовавшие привыкли выступать на банкетах с речами, а в этот вечер отмалчивались, все принялись наперебой цитировать друг другу наиболее колоритные пассажи из своих наиболее успешных выступлений. Я ушел вместе с Грэмом Грином раньше, чем его милость, в надежде, что архиепископ поймет: меня призывает воинский долг. <…>Воскресенье, 7 мая 1944 года Работа застопорилась. Почему? Месса в Гидли. Читаю «Гордость и предубеждение» – не та книга, после которой хочется сесть за письменный стол.
Вторник, 9 мая 1944 года Сегодня закончил и отправил первую главу из третьей книги (12 000 слов) – самая пока что трудная часть романа. Есть отдельные удачные места, но в успехе всего, вместе взятого, не уверен. Очень хорошо понимаю, что не имеет никакого смысла описывать сексуальный голод, не описывая половой акт. Мне бы хотелось так же подробно, как я описываю ужин, описать два соития – с его женой и с Джулией. Это было бы ничуть не менее неприлично, чем предложить читателю вообразить их самому; так живо, как я, он бы все равно их себе не представил. У меня образовался пробел, который читатель заполнит собственными сексуальными привычками вместо привычек моих героев.
Четверг, 11 мая 1944 года
Во второй половине дня – собеседование. Комната в Хобарт-Хаус забита армейским сбродом – жалкими, ищущими работу стариками и молодыми прохвостами. Нас вызывали к себе по одиночке усталый, но вполне уравновешенный подполковник и майор. Полковник сказал:
– У нас есть для вас два варианта. Не знаю, какой из них вам понравится больше. Можете служить уполномоченным по наблюдению за малолетними преступниками в транзитном лагере в Индии.
Я ответил, что этот вариант меня не вполне устраивает.
– А можете пойти в отдел регистрации в военном госпитале.
Я сказал, что если у меня есть выбор, то я бы предпочел военный госпиталь.
– Кстати, – спросил он, – вы получили какое-то образование? В университете учились?
– Да, в Оксфорде.
– Дело в том, что в Министерстве обороны, в отделе химического оружия, требуется образованный офицер.
– Но по образованию я античник и историк.
– Это не имеет значения. Им важно, чтобы было образование.
Выйдя на улицу, я тут же бросился к Бобу в штаб Объединенных операций и возопил: «Поскорей заберите меня отсюда!» И Боб позвонил в Хобарт-Хаус и сказал, что меня берет к себе Билл Стерлинг. <…>Воскресенье, 21 мая 1944 года За прошлую неделю написал около 15 000 слов. От того, что получилось, то ликую, то впадаю в отчаяние. Как бы то ни было, конец уже близок. «Брайдсхед» я воспринимаю не как свой последний роман, а как первый. <…> Завтра еду в Пикстон повидать Лору и только что родившуюся дочь (Харриет. – А. Л. ).
Чагфорд, понедельник, 5 июня 1944 года Вчера ходил к
Ардкаллери-Лодж, Стратайр, Пертшир,
суббота, 24 июня 1944 года
В день Тела Христова, побывав у причастия в Гилдли, закончил последний вариант «Возвращения в Брайдсхед» и отправил его на машинку. На следующий день из Пикстона приехала Лора и прожила у меня неделю; за это время выправил рукопись, которую Маклаклан напечатал в рекордные сроки. В пятницу 16 июня приехал в Лондон, а днем раньше, хотя газеты об этом и помалкивали, начались бомбардировки «беспилотных самолетов» [352] . В Лондоне пробыл до среды 21 июня. Все это время одна воздушная тревога сменялась другой, в разных частях города раздавались взрывы. Хуже всего было ночью, когда поневоле прислушиваешься к реву самолетов, неотличимому для человека с моим слухом от шума автомобильного мотора. Заснуть было невозможно, приходилось закрывать окна и глушить себя снотворным. В понедельник, в половине второго ночи, с 19 на 20 июня, «беспилотник» пролетел совсем близко и низко, и в первый и, надо надеяться, последний раз в жизни я испугался. Потом, вспоминая этот неприятный эпизод, пришел к выводу, что страх был вызван расшатанными нервами, а расшатанные нервы – пьянством (беспробудно пил всю неделю), и сегодня принял решение никогда больше не напиваться.
В среду вечером выехал вместе с Бэзилом в Шотландию, в полк Специальной воздушно-десантной службы под командованием Брайена. Приехал в никудышной форме и сейчас, в окружении невиданных красот, постепенно прихожу в себя: штаб полка разместился в охотничьем домике Билла Стерлинга, на берегу озера, среди лесов с оленями и болот с тетеревами; это демилитаризованная зона, кругом ни души. В штабе кроме нас с Бэзилом имеется некий Кристофер – распущенный малый, любит повторять: «Мой старик отец – мученик своего детородного органа»; бывают, и часто, гости. Фил уехал, оставив своего вестового, который признался мне: «Теперь я понял, вояки из меня не получится, как ни бейся». Самые любопытные персонажи в штабе – два итальянца, ставшие рабами полка; их взяли в плен в Северной Африке и привезли сюда с фальшивыми документами, даже не сняв с них форму, не записав в число военнопленных. И тот и другой – повара; у одного в Милане свой ресторан.Пикстон. Воскресенье, 2 июля 1944 года Служба в Ардкаллери не составляла большого труда, но и особой радости не доставляла тоже: в охотничий домик часто наведывалась распущенная молодежь, Брайену же, как видно, было неловко, оттого что я нахожусь под его командой, и вел он себя со мной резко, почти враждебно. У него в полку делать мне было нечего, и он не знал, куда меня девать. Будущее мое было покрыто туманом. Но вот 28 июня пришло сообщение, что Рэндолф в Лондоне и меня разыскивает [353] . Вернувшись в Лондон утром в День святых Петра и Павла и побывав на службе в Бромптон-Оратори, я приехал к нему в «Дорчестер», и он предложил мне полететь с ним в Хорватию. Рэндолф надеялся, что я поспособствую преодолению Великой Схизмы между католической и православной церквями. О существовании этого противостояния ему стало известно буквально на днях, и он счел, что оно мешает его военной политике. Я охотно согласился, но вплоть до вчерашнего дня полагал, что ничего из этой поездки не выйдет, ведь за последние три года неудач у меня накопилось немало. Сегодня, однако, пришла телеграмма, что все улажено. Летим во вторник. Прощаюсь с семьей, а завтра, в понедельник, выезжаю в Лондон.
Среда, 5 июля 1944 года К завтраку были в Гибралтаре. Обедали в самолете смородиной, сэндвичами и шоколадом; в Алжир прилетели во второй половине дня. Абсолютно американский город. Гостиница для офицеров рангом не ниже полковника. <…>
Пятница, 7 июля 1944 года <…> Вечером поездка на машине на развалины в часе езды от города. Большая англо-американо-французская компания; песни на руинах при лунном свете. Домой вернулись в половине третьего ночи.
Бари,
суббота, 8 июня 1944 года
Выехал из посольства в Алжире в семь, полетел в Катанию; воздушные ямы, обедом не кормили. Мне, в отличие от остальных, повезло: сели в Неаполе. Пересел в самолет, летевший в Бари, приземлились в семь. Рэндолф уехал в ресторан, и ужинать пришлось в одиночестве. Со мной за одним столиком медсестра и развратного вида новозеландка – сидела, закинув руки за голову. Запил снотворное стрегой и отлично спал.Вис,
понедельник, 10 июля 1944 года
<…> Полет в Вис. В самолете юги (югославы. – А. Л. ) и венгерский танцор. Банкет в честь Тито в штабе (современная вилла со всеми удобствами, за вычетом воды); волынщики, много джина, вина и тминной водки. Тито со своим штабом опоздал на полтора часа. В новенькой фуражке с югославской кокардой, в форме русского маршала [354] . Повсюду серпы и молоты, коммунистические лозунги. Тито поразил всех, отказавшись от своего обещания встретиться в Казерте с Уилсоном. Рэндолф напился и полез купаться. Маклин: угрюм, беспринципен, тщеславен, возможно, безнравственен. Бреет голову, уши торчат, как у дьявола. Прочел его докладные записки, в одной из них цитирует Лоуренса Аравийского [355] , говорившего, что если заставляешь завоеванную провинцию сражаться за свою свободу – значит, победа одержана. Делать выводы пока рано, но заявление Рэндолфа Папе, что, дескать, «общая тенденция» против коммунизма, представляется голословной. Поговорил с разными людьми и лишний раз убедился: мой скепсис небезоснователен. Сироты поют и гремят консервными банками. Девушки-партизанки. Омладины [356] . Маклин недоволен, что на «его» территории чуждые элементы. <…>