Чужак с острова Барра
Шрифт:
Она возвратилась домой лишь под вечер; Большой Сэмми лежал на постели, дожидаясь ее. Когда она вошла, он поднялся. Он был по-прежнему красив и статен, и в его белокурых волосах еще не пробивалась седина. Сэмми тотчас углядел бинокль.
— Чего это ты там тащишь?
— Бинокль, — ответила Мэри.
— Ничего такого не знаю, — сказал он. — Шпионские стекла — вона что.
— Вот именно, — сказала Мэри. — Шпионские стекла.
— Зачем купила? За соседями подглядывать,что ли?
Мэри прошла мимо него к себе,
— Я купила его, чтоб наблюдать за гусями, -сказала Мэри, присев на край топчана. Она долго шла и очень устала. Она тихонько вздохнула. — Я еще никогда не рассказывала тебе, Сэмми, про Рориного гуся, - начала она, — но теперь хочу рассказать.
И Мэри рассказала мужу о гусе с залива Джемса и о тех наблюдениях, которые собиралась проводить зимой.
– Говорил я тебе тогда! - воскликнул Сэмми. - В ту ночь, как народился Рори, я так тебе и сказал. Говорил, что гуси завсегда будут охранять парнишку, раз уж он народился в ту ночь, как они возвернулись на Барру. И гляди-ка, один аж в Канаду полетел, чтоб беречь нашего парня. Говорил я тебе, говорил.
И хотя все это происходило двадцать пять лет назад, Мэри Макдональд живо вспомнила странное пророчество своего суеверного мужа.
— Да, отлично помню, — сказала она.
— Только ты не смей за ими шпионить, — торопливо продолжал Сэмми. — Хужей ничего не бывает. Не то как пить дать возненавидят мальчишку. Несчастье ему принесут, беду, друзей обернут во врагов. Эх, да ты спятила. Такие деньги ухлопать. Завтра ж схожу в Каслбэй и возверну шпионские стекла в лавку.
— Никуда ты не пойдешь, — спокойно сказала Мэри. — Шпионские стекла мои, мне и решать, что с ними делать.
Сэмми отошел от двери.
– Только я не дам тебе за ими шпионить, - сказал он, - не то накличешь беду на всех нас.
Дощатая дверь с треском захлопнулась, и Большой Сэмми удалился из дому.
Шел ноябрь. Спозаранку махэйр нередко покрывался инеем, порой падал мокрый снег, тонким слоем покрывавший землю, и, простояв день, таял. Два-три раза в неделю Мэри спускалась вечером к проливу, забиралась перед прилетом гусей под одеяло и около часа наблюдала за стаями. Бинокль очень облегчал дело, но гуси держались осторожно, не позволяли подобраться ближе чем на полмили, так что приходилось по-прежнему пользоваться одеялом.
Сэмми часто ворчал, но больше не предпринимал попыток отнять у нее бинокль. Мэри знала, что может легко управиться с Сэмми, хотя в день покупки он так рассердился. Легкое и беззаботное существование Сэмми зависело от выручки Мэри, и он был достаточно сообразителен, чтобы, по крайней мере, не делать ничего такого, что могло бы пошатнуть эту жизнь.
Ноябрь был почти на исходе, а она все еще не обнаружила гуся с желтой лентой на шее. Мэри старалась выбирать для наблюдений вечера потеплее, но все равно это была для нее мучительная пытка - она промерзала
И все это время она получала письма от Джона Уатта, обычно раз в неделю. День или два она носила письмо с собой, спрятав на груди, пока не напишет ответа, затем против воли сжигала в печке. Она заметила, что каждую неделю с нетерпением и стыдом одновременно ждет этих писем. Пятидесятилетняя женщина, размышляла она, не должна испытывать таких чувств.
Но Мэри Макдональд давно уже видела в предстоящем переезде не столько возвращение в Глазго, сколько возвращение к Джону Уатту.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
Зима рано наступает в растянувшихся на многие мили охотничьих угодьях мускек-оваков близ залива Джемса, и пропитанная влагой земля, замерзая, превращается в сталь. Обычно глубокий снег покрывает землю высокими сугробами, но случается, снегопад припозднится, и, как ни странно, именно малоснежные зимы приносят самые страшные страдания, потому что снег - защитный покров, спасающий этот северный край и все живое от тягчайших испытаний зимы.
А в этом году ледостав на реках и озерах наступил раньше обычного. В охотничьих угодьях Биверскинов в верховьях реки Киставани, в ста пятидесяти милях от побережья и поселка Кэйп-Кри, ручьи и реки накрепко замерзли в первые дни ноября. Однако снега не было.
Примерно половину пути от Кэйп-Кри до зимних угодий Биверскины проделали в большом каноэ, снабженном подвесным мотором. Потом, когда пошли мелководные речки в верховьях Киставани, они перебрались в каноэ поменьше, которое родители Кэнайны оставили там прошлой весной, возвращаясь домой. Теперь приходилось грести, а нередко и перетаскивать каноэ по суше, но ноша была не так уж тяжела, потому что большую часть припасов они припрятали вместе с большим каноэ, чтобы вернуться за ними, как только станут реки и его можно будет перевезти на санях.
В каноэ было тесно, и Джо Биверскин спустил двух своих собак на землю, те, как могли, бежали по топкому берегу, добывая себе по дороге пищу. Частенько собаки пропадали на целый день. Каноэ пробиралось запутанной сетью речушек и мелких озер, не оставляя следа, однако собаки, к великому удивлению Кэнайны, ни разу не сбились с пути. Нередко Биверскины останавливались на ночлег, разбивали вигвам и укладывались, а собаки так и не появлялись, но на рассвете обе они, потрепанные и облепленные грязью, свернувшись калачиком, крепко спали у входа.