Чужаки
Шрифт:
— Я, Машенька, никак не догадаюсь, кого я должна ехать искать в Златоусте? Ты уж скажи прямо…
Только теперь Машутка поняла, что Анисья действительно не знает, кого нужно искать. Тронутая ее участливыми словами, девушка придвинулась к Анисье и как родной матери рассказала все о своей любви.
— Ох-хо-хо! — вырвалось у Анисьи, выслушавшей исповедь девушки. — У многих из нас, Машенька, жизнь с это го начинается. Только по-разному она выходит, любовь-то эта. У одних тихо и гладко, а у других, как у тебя, одни слезы да горе. А потом, глядишь, коих так на всю жизнь в дугу и согнет. —
— Эх, тетя Анисья! Все это не так просто, как ты думаешь. Хоть мне скоро и восемнадцать, но самая разобраться не могу и боюсь на что-то решиться. Я ведь клятву дала…
Вечером на четырех подводах приехал Тучкин. Телеги были до отказа нагружены разными ящиками и тюками. Помогая распрягать лошадей, Машутка невольно подслушала разговор Егора Матвеевича с Тучкиным.
— Больше уж прятать некуда, боюсь я, — говорил Егор Матвеевич беспрестанно курившему гостю.
— Не бойся, — хрипел в ответ Тучкин. — Это я здесь не оставлю, с собой повезу. Тут вещички, брат, эг-ге… Как ящик, так и целый капитал. Музейные ценности спасаю. — И Тучкин рассмеялся кудахтающим смехом. — Все под честное слово получил. Ну, значит, и возвращать можно будет честным словом. Вчера один иностранец только за один вот этот ящик пять тысяч золотых давал, да я не тороплюсь…
Егор Матвеевич неестественно кашлянул и, помолчав, как-то неопределенно произнес:
— Да… Дела…
За ужином долго молчали, хозяин то и дело поглядывал на Тучкина, потом спросил:
— Отступать-то далеко думаете?
Мохнатые брови Тучкина полезли вверх. На лице появилось недоумение. Уловив, наконец, едва заметный кивок Егора Матвеевича в сторону Машутки, Тучкин понял, почему он снова задает ему тот же вопрос, на который он час назад ответил, что ничего не знает. Теперь он заговорил иначе.
— Какое же это отступление? Просто хитрость нашего командования. Пришло время, когда можно уничтожить всю красную банду. Наши решили, что лучше всего сделать это уничтожение на знакомой территории. Ну вот, знаете ли, составили такой хитроумный план и заманивают их в ловушку. Я знаю точно, красным подходит конец. Это ясно.
Ну и могу сообщить вам еще об одном секрете, о чем я то же очень хорошо знаю. Хотят еще проверить и своих, кто как поведет себя при отступлении, чтобы потом вывод сделать: кого наградить, а кому голову набок свернуть.
Егор Матвеевич сжал дрогнувшие губы, посмотрел на молчавшую Машутку и, вздохнув, сказал:
— Слышишь, Маша, куда дело-то клонится? Это я про наш давешний разговор поминаю. Выходит, что оставаться тебе здесь ни под каким видом нельзя. Лучше немного по терпеть, чем ни за что, ни про что голову потерять. Сама видишь, какое время. Налетишь на злого человека, вроде вашего Зубова, о котором ты мне писала в письме, и конец.
Подумав, Машутка возразила:
— Не пойму, за что мне конец будет. Я в белую армию добровольцем пошла. И если теперь служить
— Я никого не убивала и не грабила.
— Закон есть, я знаю, — ответил Тучкин. — Там сказано, чтобы всех дезертиров немедленно расстреливать, и тех, кто скрывает, тоже к стенке.
Егор Матвеевич испуганно перекрестился.
— Господи, спаси. Вот еще беда на старости лет навалилась, — и, с укором посмотрев на девушку, спросил: — Неужели, Маша, ты в самом деле решила под расстрел меня подвести?
— Так ведь я добровольно пошла на фронт. За что же нас расстреливать? — защищалась Машутка, хотя и знала, как Зубов расстреливает ни в чем не повинных людей.
Тучкин махнул рукой и с нескрываемым ехидством продолжал:
— В белой армии все добровольцы, а в законе сказано:
«Всех дезертиров без исключения и их укрывателей».
Значит, доброволец ты или нет, дезертирам одна цена. А по том, — добавил Тучкин, продолжая насмешливо улыбаться, — тебе следовало бы и о клятве подумать… Нехорошо, если отец с матерью в гробу перевертываться будут…
Машутка вздрогнула. Поднявшись и выходя из-за стола, она твердо сказала:
— Я клятвы не нарушала и прошу меня этим не корить. Но и дурить меня тоже хватит.
Остаток ночи и весь следующий день Машутка лежала в постели. Перед закрытыми глазами один за другим вставали отец, мать, Алексей. «Что же мне делать, что?» — спрашивала себя она, вспоминая угрозу Тучкина. И перед ней, как бы в ответ на это, одна за другой плыли картины убийств и насилий, совершенных белогвардейцами. «Нет, хватит, хватит, — кусая сухие губы, шептала Машутка. — Я не могу больше продолжать это черное дело. Нужно решить, что делать дальше. Да, да, решать, а не сидеть сложа руки». Поднявшись с постели и накинув на плечи шинель, она осторожно открыла дверь и так же осторожно вышла на улицу.
Глава семнадцатая
Саманная, покосившаяся набок изба Калины стояла на самой окраине, недалеко от березовой рощи. Под тенью деревьев много лет назад был установлен деревянный стол на одной дубовой ноге, вкопанной в землю. За этим столом домочадцы и сам Калина любили ужинать и просто посидеть в свободные вечера.
Вот и сегодня, вернувшись домой и напившись чаю, Калина сидел около стола и попыхивал самодельной трубкой.
Неожиданно его внимание привлек показавшийся из рощи человек, с оглядкой идущий в сторону его дома. Подошедший незнакомец оказался пожилым безусым и безбородым человеком, с веселыми черными глазами, с бритой продолговатой головой.
— Здравствуй, друг, — сказал незнакомец.
— Здравствуй, — насторожившись, ответил Калина.
— Не узнаешь? — склонив голову, спросил незнакомец.
— Юсуп! — обрадованно воскликнул Калина, узнав, на-конец, в подошедшем своего давнишнего знакомого, с которым несколько лет назад работал на строительстве железнодорожного моста. — Какими ветрами тебя сюда придуло?
— По делу, горькая ягода, по делу, — подавая руку, ответил Юсуп. — Зря не пришел бы, — добавил он, внимательно оглядываясь по сторонам.