Чужаки
Шрифт:
— Насколько мне известно, вы штабс-капитан царской армии, — хмурясь, сказал Алексей, — и хорошо знаете, как можно и как нельзя воевать.
— Да. Я бывший штабс-капитан, — насторожившись, ответил комполка. И, снова прищурив глаза, спросил: — Но при чем тут мое прошлое?
— А при том, что вы сведущий человек, которому доверен фронтовой полк и с которого без всякой скидки можно спросить за распущенность и бесхозяйственность в полку.
Ржавые усики комполка заметно опустились вниз, на щеках
— Я не виноват, — ответил он сдержанным, но явно недовольным тоном, — что в Красной Армии насаждаются не понравившиеся вам сейчас порядки.
— Кем они насаждаются? — строго, но так же сдержанно, спросил Алексей.
— Вам, товарищ комдив, лучше об этом знать, — и, не скрывая вспыхнувшего гнева, добавил: — Во всяком случае не мной.
— Но здесь командир вы!
— Почему вы считаете, что мне нужно больше, чем другим. Чем тем, кто решил строить новую армию на сомнительных, далеко не совершенных принципах. — И вдруг взвизгнул:
— На митингах, на болтовне! На недоверии к старым военным специалистам! Я за это отвечать не буду!
— Ах вот как! — сдерживаясь, чтобы не повысить тона, сквозь зубы сказал Алексей. — С больной головы хотите на здоровую свалить. Я не могу допустить, чтобы полком командовал человек с такими взглядами, как у вас.
— Это ваше дело, — глухо ответил комполка.
— Да, мое, — не торопясь, но совершенно твердо сказал Алексей. — И я приказываю вам сейчас же сдать полк, — .и, повернувшись к Редькину, добавил:
— Принимайте, товарищ Редькин, командование полком. Сегодня же, немедленно…
Ошарашенный решением комдива, комполка прикусил ржавый ус, потом, не смотря на Алексея, сказал:
— Но вы ошибаетесь, товарищ комдив. Я честный человек. Именно это и заставило меня сказать вам то, о чем я только что говорил.
Алексей пожал плечами, поправил на плечах ремни, долгим взглядом посмотрел на разжалованного комполка, а потом, отведя задумчивый взор к окну, сказал почти примирительно:.
— В этом я пока не сомневаюсь. Поезжайте в штаб, там вам дадут подходящую для вас работу.
На следующий день во всех ротах, батареях и командах читали приказ комдива о том, за что был отстранен от должности командир шестого полка. Красноармейцы, да и командиры поняли, что комдив не терпит расхлябанности и попустительства со стороны командиров. В штабе дивизии спешно собрали совещание. Кроме Ревеса и Редькина на совещание пригласили еще десятка полтора людей, в том числе Калину и Сергея Пустовалова.
Объясняя цель совещания, Алексей говорил:
— Наша дивизия состоит из пятнадцати батальонов.
Это значительно меньше того, чем располагает стоящий перед нами враг. Для перевеса нам нужно иметь хотя бы еще такую же силу. Попробуем достать ее в тылу
Пусть они поднимают там людей на борьбу с белогвардейцами. Пусть каждый попытается организовать восстание хотя бы в одном селе. Нет сомнения, что им помогут местные коммунисты и сочувствующие нам люди. Вот это и будут дополнительные пятнадцать батальонов, которых нам не хватает.
Возражений не было, и через каких-то два часа Алексей вместе с Ревесом инструктировал группу уходящих в тыл врага коммунистов, потом Карпов по этому же вопросу провел совещание с политработниками.
Когда загремели первые залпы орудий, Алексей беседовал с летчиками, прикомандированными к его дивизии. Здесь же на опушке леса стояли три самолета, до отказа нагруженные листовками и плакатами.
— Впустую не бросайте, — предупредил он затянутых в шевровую кожу авиаторов. — Каждый листок должен попасть в цель. — Вас трое, но вы можете заменить целый полк.
— Будьте спокойны, товарищ комдив, — отвечали авиа торы, — нам не впервые, маху не дадим.
Летчики говорили правду. Война не была для них новостью. На стареньких, не раз продырявленных вражескими пулями самолетах закаленные в боях авиаторы с энергией, присущей этому небольшому только что зарождавшемуся племени, дни и ночи геройски защищали Советскую власть.
Ночуя около машин, они в темноте устраняли повреждения в до предела изношенных аппаратах, чтобы днем снова висеть над врагами, забрасывая его бомбами, а больше всего воззваниями, плакатами, разящими стихами Демьяна Бедного.
— Мне хотелось сказать вам, — говорил Алексей, — что мы переходим в наступление, хватит пятиться, Москва не далеко.
— Давно пора, товарищ комдив. До чертиков надоело это дело. Вперед лететь куда веселее, чем назад удирать.
— Теперь все будет зависеть от нас, — продолжал Алек сей. — Если дружно навалимся, дело пойдет. Сила собралась не малая.
Довольные разговором с комдивом, летчики пожали ему руку, показывая на самолеты, сказали:
— Моторы барахлят. А новые только обещают, но ни чего, мы еще и на этих полетаем.
Распрощавшись с летчиками, Алексей поехал к артиллеристам.
К передовым частям Алексей подъехал перед самым наступлением. Бойцы встретили комдива радушно, но это не рассеяло в нем чувства неудовлетворенности и тревоги за судьбу наступления. Алексею казалось, что он не сделал многого из того, что надо было сделать для полной подготовки дивизии к атаке, что все это несделанное и недоделанное может пагубно отразиться на предстоящем деле, уменьшит порыв бойцов и приведет к срыву общего наступления.