Чужая боль

Нетесова Эльмира Анатольевна

Это было так знакомо, что девок эти излияния давно не волновали и не трогали. Каждое признание казалось детским лепетом и ни одному слову не верили.

— Открой окошко, радость моя! Дай увидеть тебя. Больше ничего не хочу, — шептал кто-то за окном во дворе. Юлька слышала каждое слово. Накрывала голову одеялом и вскоре, похихикав, засыпала:

— Во, заливается, козел, будь помоложе, может, и поверила. Но не теперь. Знаю я вам цену всем. До первой ракиты доведешь, а потом задерешь юбку до пояса, на том вся твоя любовь кончится. Все вы одинаковы, отморозки.

—

Какая любовь? Вы о ней понятия не имеете, — вспомнился громадный, темный двор пятиэтажек. Там ее загнал в подвал здоровый парень.

И задрав все возможное, устроил свое. Юлька пыталась кричать. Но он заткнул ей рот какой-то тряпкой и сказал на ухо:

— Потерпи, дура! Это недолго.

— Какая там любовь? О ней ни слова не сказал. Сунул в руки бутылку и пошел покачиваясь, забыв, что натворил.

— Ну, а чего воешь? Хоть что-то дал, не на халяву оттянул, — успокаивали старшие девки. А она плакала. Ей было обидно, что даже пожаловаться некому. Ее не понял никто. Старшие девчонки так и сказали, что это когда-нибудь случилось бы, мол, потеря невелика, все через это проходят. Когда-то надо стать женщиной, и теперь она равноправная средь всех. Что быть девкой в таком возрасте даже стыдно.

А тот парень даже не обращал на нее внимания. Будто ничего не случилось меж ними. Иногда здоровался пренебрежительным кивком головы, чаще и о том забывал.

Юлька решила поступить назло ему и стала крутить с другими. В подворотнях и под кустами, на скамейках и возле стенки. Он видел все, но не реагировал никак. И вот тогда Юлька покатилась по рукам. Она не отказывала никому. Ей даже интересными показались сравненья. Одни запоминались, другие тут же забывались.

Ей, много раз клялись в любви. Но все до первой близости. Потом клятвы забывались, и девка привыкла не обращать на них внимания. Знала, выговорившись, добьется своего и забудет имя. Так было всегда.

Она перестала смотреть на ребят. Ждала, кто сколько заплатит. Со временем познакомилась с такими же, как сама, поняла, что им тоже несладко. Нет удачливых иль несчастных. Они все были одинаковы, заброшенные судьбой в самый темный угол. Их любили в минуты пьяного угара, но никогда от души. Искренней, настоящей любви они не знали никогда. А и сами не любили. Не успевали привыкать.

Любовь воспринимали как потную, грязную постель, какую утром хотелось поскорее забыть.

Девки говорили о любви так, что их слушать не хотелось. Словно скабрезный анекдот рассказывали с мельчайшими подробностями.

— А что я от него поимела? Девки! Да гроши он заплатил. А сколько времени отнял. Нахаркал, как в душу. Да еще, урод кривоногий, вторую свиданку назначал. Я от этой еле отмылась, — плевалась Юлька.

— А мне подвалило счастье на колесах. Лысый на все места, ухватиться не за что. И там окурок. Короче, не выдержала, дала поджопника и согнала с себя прочь, сказала, что ему только с кошкой в любовь играть, а к бабе подходить незачем. Так эта падла по морде мне дал за правду. Зверушка — не мужик. Разве я виновата, что уродом его высрали. Да такому к бабам подходить грех. А он туда же, в сексуальные герои лезет, — поделилась Шурка.

—

Ну, что там вы ноете? Сплошная непруха, не хахали. Вот то ли дело мне один попался. Много не говорил. Зато всю как есть обласкал. Я с ним себя впервые женщиной почувствовала, а не тряпкой, об какую всякий вытирает ноги. Он действительно мужчина и на деле это доказал. Без слов и клятв. Мне впервые не хотелось с ним расставаться, — вспомнила Тамарка, закатив глаза, сглотнув горячую слюну, и бабы поневоле поверили ей.

— Ты с ним больше не встречалась? — спросила Полина.

— Нет. Не повезло. Он исчез навсегда с моего горизонта, но навсегда остался в памяти.

— Девки! К вам милиция! Опять с проверкой! — заглянул в комнату бригадир.

— Пусть заходят! Все веселее будет.

— Скучаем, девчата!

— Нет, отдыхаем!

— Ну, у вас последняя неделя осталась. А дальше снова приедут обследовать вас. Кое-кого, а может, всех снимут с учета, и будете жить как все нормальные люди, без ограничений и надзора. Но о мерах предосторожности не забывайте. Они в жизни не лишние.

— А если в город сбежим?

— Еще некоторое время тут поживите. А уж потом катите хоть на все четыре стороны. Искать вас уже никто не будет.

— Жаль!

— Почему?

— Мы уже привыкли к вам! Хоть какое-то раз-влечение в этой глухомани. А то вчера в магазин пришли за продуктами, там мужик на катке подъехал, как вылупился на нас. Сам с виду чистый медведь. Аж страшно стало. А на баб смотрит, глаз не спуская. Сам из себя страшило огороднее, — затараторили девки.

— Не пугайтесь. Это Миша. Он семейный. И в сторону от своей бабы никуда. Она, в случае чего, сумеет с ним справиться. Он вас и пальцем не тронет. При нем всегда охранник в юбке, — рассмеялись милиционеры, но девчата не поверили:

— Этот, если с цепи сорвется, никакая охрана не удержит. Он сдвинутый. Вы только посмотрите на него.

— Каждый день видим Мишку, нормальный человек, только задевать его не надо. Свирепеет, вспыхивает как спичка.

— Да кому он нужен? — рассмеялись девки, вспомнив короткую, случайную встречу.

— Он очень добрый человек!

— Оно и видно. Такому в лапы не попадай. Живьем задушит, — впорхнули в магазин цветастой стайкой.

Их мигом окружили мужики и парни. Заговорили, стали назначать встречи, девчата, не слушая, присматривались к товарам. Им было не до свиданий. Девчата мечтали отдохнуть после работы и в магазин заскочили наскоро. Кое что купив, решили тут же уйти. Но вдруг на пороге перед ними вырос Миша. Стал перед Юлькой глыбой:

— А ты мне по кайфу! Слышь, крошка? Где-то непременно тебя прижучу! — хохотнул хищно.

— Иди в жопу, примат! — ответила девка грубо и, обскочив человека, пошла вместе со всеми не оглядываясь.

Мишка смотрел ей вслед, словно запоминая Юльку изо всех.

Девки плохо спали в эту ночь. Все им мерещились тяжелые шаги под окном, громадная тень во дворе, и утром они, не выдержав, рассказали о встрече Сашке.

— Успокойтесь! Мишка не насильник. Слово вам даю. Ни одну бабу пальцем не тронул и ни к одной не приставал.