Чужая игра для Сиротки
Шрифт:
«Только с закрытым ртом», — говорю мысленно, и тут же ловлю себя на том, что не хочу ее присутствия ни в каком виде. Даже в том, о котором накануне пару раз подумывал.
— Леди Виннистэр, называть меня старым псом с вашей стороны очень уж опрометчиво и смело.
— Ну, если мужчина предпочитает одиночество и скучное чтиво обществу свободной женщины…
Моим демонам все-таки нужна кровь, потому что раззадорившая их жертва бросила жирную кость и сбежала, и мои попытки посадить тварей на цепь абсолютно не увенчались успехом. Вся разница в том, что на
Я встаю.
И когда Маркиза пытается прильнуть ко мне, за плечо разворачиваю ее, словно механическую куклу. Довольно грубо усаживаю в кресло, стряхивая пальцы со своего мундира.
— Герцог, а вот это было грубо, — кривит губы она, фыркая, как недовольная лошадь.
— Маркиза, — я говорю тихо, но она снова вжимает голову в плечи, уже помня, что таким тоном я обычно говорю все то, что не сулит ей ничего хорошего. — Старый пес короля не бросается на старые ничейные кости, даже если они сами приносят себя на блюде. Но если вам так одиноко и не с кем скоротать ночь, полагаю, среди гвардейцев Его Величества найдется парочка юнцов, падких на дамские прелести веселых вдовушек.
Маркиза так плотно поджимает губы, что ее рот как бы вовсе исчезает с лица.
Было бы славно, если бы она и дальше делала вид, будто его нет.
Это сделало бы меня почти немножко счастливым.
Глава сорок первая
Сиротка
За ночь я так ни разу и не смыкаю глаз.
Пытаюсь уснуть. Пытаюсь укрыться с головой, сделать вид, что в безопасности и вокруг меня нет ничего, кроме безопасных монастырских стен. Кто бы подумал, что пройдет совсем немного времени, прежде чем я начну скучать по скучной и размеренной монастырской жизни?
Только под утро, когда я окончательно замерзаю, потому что не нахожу в себе сил даже развести огонь, а звать служанку не хочу, забираюсь под одеяло, укутываясь им до самого носа.
Закрываю глаза… и как-то мгновенно проваливаюсь в тот ужасный сон.
Где я бегу по лесу, босая и испуганная, где меня преследуют огромные черные псы.
И мужчина.
Я падаю, и чуть подсказывает, что больше мне никогда не подняться, и что спасения не будет. Что вся моя жизнь вот-вот оборвется, потому что Он уже рядом. Его тяжелая поступь давит пожухлую прошлогоднюю листву.
Я боюсь его так сильно, что горло сводит до невозможности дышать.
Он рядом.
Так близко, что чувствую его запах: почему-то, от него пахнет дымом и пеплом.
Поднимаю голову, когда говорит что-то, глядя на меня сверху вниз. Слов не разобрать, как и лица, и какая-то часть меня усилием воли покидает тело, стремится вверх, смахивая с лица незнакомца пелену и рябь сонной дымки.
Кто ты?
Почему ты так меня пугаешь?
Я тебя знаю?
Кожа руках горит и кровоточит, потому что из-под нее снова прорываются костяные шипы и странные, похожие на ожоги, символы костей и рогов.
Я подавляю боль, хоть терпеть уже
Нужно увидеть его лицо.
Почему-то это очень важно. Важнее всего, что я делала за все восемнадцать лет жизни.
Я почти добираюсь до его лица.
Вижу заметную темную щетину на подбородке.
Вижу выразительные губы.
Чувствую, что от него нужно бежать со всех ног, потому что пощады не будет, но…
Настойчивый стук в дверь, вырывают меня из сна буквально за миг до того, как я протягиваю руку к лицу незнакомца, чтобы, наконец, сдернуть с него личину безымянности. С чего я взяла, что он мне знаком?
— Ваша Светлость герцогиня Лу’На, — встревоженный голос моей новой горничной, — Ваша Светлость, вам надлежит спуститься к завтраку через полчаса!
Я барахтаюсь в простынях, пытаюсь выбраться из кокона одеяла, в которой сама же себя и завернула.
В конце концов, просто падаю с постели и невнятно мычу, что уже почти иду.
Вчера, после нашего с герцогом «приятного разговора», я была так напугана, что заперлась на ключ изнутри.
А сегодня утром хочется врезать себе хорошенько за ту минутную слабость, когда я… кажется… действительно собиралась подарить свой первый поцелуй вот этому мужчине.
Самому недостойному из всех.
Когда с горем пополам открываю дверь, Эсми — так, кажется, зовут мою новую горничную — стоит с растерянным и встревоженным видом, держа в руках большой кувшин и отрез белоснежной ткани.
— Я… плохо спала, — пытаюсь объяснить свою нерасторопность, одновременно пряча руик за спину.
Сон был слишком реальный и, как в прошлый раз, еще когда я была «пленницей» монастыря, мне кажется, что все те страшные символы и наросты каким-то образом прорвались из грез в реальность, и пометили меня своей уродливой красотой.
Девушка даже не смотрит на меня — быстро несется в купальню, отворачивает пару вентилей, из которых почти сразу пускается горячая вода. Густой белый пар почти сразу укрывает нас обеих с головой. Пользуясь случаем, потихоньку осматриваю свои руки — ничего, хотя прикосновения пальцами к поверхности кожи доставляют боль, словно под пальцами действительно есть ожоги, только невидимые. Но, к счастью, и эта боль быстро утихает.
— Ваша Светлость, нам лучше бы поторопиться, — говорит Эсми, быстро стаскивая с меня сорочку. — Если опоздаете к завтраку — миледи Виннистэр с меня три шкуры снимет.
С огромным трудом поджимаю губы, чтобы не воспользоваться случаем сказать все, что я думаю о «миледи» и в особенности о ее любви к вызывающим нарядам. Почему-то очень некстати в памяти всплывает брезгливый взгляд герцога, с которым он изучал мою… мои формы.
Ну да, конечно, куда уж мне до маркизы с ее барельефом на фасаде!
Пока горничная моет и сушит мне волосы, пытаюсь уговорить себя не брать в голову слова человека, который даже не скрывает, что не упустит возможности сказать или сделать мне гадость. И даже если они направлены на другую, ту, которую я вынуждена изображать — от этого вообще не легче.