Чужая тень
Шрифт:
Как же всё некстати обернулось: только выиграл немного времени, как тут же попал в поле зрения жрецов и нажил себе врагов в лиге лекарей. Ну да ничего, и с теми, и с теми я ещё разберусь. Теперь главное — не попасться серебряному зверю, что бы это ни было.
— Зверь — существо хоть и глупое, но след своей жертвы чувствует подобно твоему сегодняшнему видению с тем же жрецом, — начал говорить Зэр, отойдя от злости то ли на меня, то ли на себя. Император почему-то считал себя виновным в моём поступке, хотя лично я ощущал, что поступил так просто потому, что не видел иного выхода. — Прямое противостояние с идущим по следу ведёт лишь к гибели, однако у каждого зверя есть сильные и
— И какие будут у моего? — спросил я, на миг замирая на очередном откосе крыши.
— Для начала нужно пережить первое столкновение с ним, ибо даже самая слабая черта зверя старшей лиги — это верная гибель.
— И нет никаких способов, чтобы победить его?
— Это твоя кара, Райс, за тупость в культивации и за нарушение правил. Поэтому зверь придёт в разы сильнее того, за кем он охотится. Нельзя победить его в честном поединке, но можно бежать и культивировать, пока не сравнишься с ним в силах. И всё это время каждый культиватор будет стремиться тебя убить. Ты словно сам на время становишься зверем своей сферы. Теперь тебя можно убивать группой, нападать со спины, без объявления поединка, можно расщеплять твой артефакт или же поглощать его почти без штрафов, даже если твой противник будет на другой ступени. Для старшей ступени твой артефакт при поглощении теперь будет равняться первому рангу их ступеней.
— Почему так?
— Потому что это — награда за тебя, которую платят сферы. Их не волнует, из каких побуждений ты убил того жреца. Они карают тебя за нарушения их законов.
— Когда же придет зверь? И правильно ли я понял, что увидев его, ты сможешь понять, в чём он слаб?
— Он атакует в самый неожиданный момент и зеркально повторит твоё преступление в его облике и методе убийства.
— Как это?
— Убивал ты жреца наедине, и значит, зверь, возможно, придёт, когда ты будешь один, или так, чтобы никто не видел. В любом случае нужно ждать и всегда быть готовым.
Наконец я достиг места, возле которого все и случилось. У сгоревшего трупа повернувшись к нему спиной стоял дворник, опершись плечом о стену и явно чего-то ждал, всматриваясь в темноту, и покуривая самокрутную сигарету.
“Чего ты ждёшь? — мелькнула мысль. — Стражи, священников? Значит, уже доложил, значит, просто унести тело не получится… А почему, собственно, не получится?”
Быстрым движением я оторвал рукав своего окровавленного костюма и, разделив его ещё и вдоль, намотал получившуюся тряпку на лицо так, чтобы были видны лишь волосы и глаза. Копну чёрных, давно немытых волос, которые я пальцами откинул назад, удалось подвязать точно также способом лоскутом поменьше.
“Вероятно, в такой маске и костюме с одним рукавом я выгляжу более чем странно”, — задумался я и, поняв, что думаю совсем не о том, оборвал второй рукав. Оставшись в удобной безрукавке, я засунул оторванный кусок за пояс. Когда в конце улицы донеслись цокающие звуки конного патруля, дворник бегло глянул на труп, будто проверяя, не сбежал ли мертвец, и, удостоверившись, что всё хорошо, поспешно затушил самокрутку и негромко закричал, выходя навстречу всадникам и маша руками:
— Господа стража! Сюда, вот тут!
Мой прыжок приземлил меня мягко на цыпочки, подобно тому, как я прыгал на черепичной крыше во время тренировок. Застигнутый внезапной смертью убийца так и не выпустил из рук пару маленьких арбалетов. Это было хорошо — экономило время. Водрузив тело на плечи, я прыгнул вверх, точно так же как прыгал с раненой Ларой, и неспешно пошёл путями кошек и романтиков в сторону реки, лишь иногда ускоряясь для очередного прыжка с крыши на крышу.
Позади и снизу доносились объяснения дворника стражам, что
Дворнику ничего не угрожало, разве что подзатыльник за ложный вызов стражи. А для Лары и Блика это — минус улика. Я поймал себя на мысли, что надо будет как-нибудь навестить Лару и узнать, как она там. Если бы убийца стрелял не с двух рук сразу, а с одной, и, к примеру, с крыши, то убить нас шансов у него было бы больше. А так виноват сам: и промазал, и под огнешар угодил.
Гоня так от себя мысли о серебряном звере, я не заметил, как оказался сверху какого-то склада, стоявшего у самой реки. Я опустил внезапно отяжелевший труп на плоскую крышу и принялся более детально его осматривать.
В скрытом кошельке у самого пояса нашлись деньги: четыре серебра и мешочек медных монет. Это оказалось, пожалуй, единственным, что не впаялось в единую корку кожи и сгоревшей одежды, не считая арбалетов и восьми болтов к ним. Меня заинтересовала сложная, похожая на лошадиную сбрую система ремней, позволявшая убийце крепить оружие под мышками. Решив, что терять мне больше нечего, я начал стаскивать их тела вместе с кусками кожи. Пускай я никогда не стрелял из таких штук, но лишними арбалеты точно не будут.
Пока я собирал трофеи, тень Зэра напряженно всматривалась в темноту. Он ждал — ведь в том числе от его бдительности зависел будущий успех всей компании по добыче мифического меча Серафима, особенно теперь, когда его подопечный вдруг решил всё испортить. Неожиданно ко мне начала возвращаться этика — это означало, что эйфория от поглощенного артефакта жреца уступала место моим реальным чувствам. Где-то в душе сквозь мнимую браваду стал пробиваться страх.
— Это не страх, Райс, это ОН близко, — сквозь зубы, так что можно было подумать, что ему тоже страшно, проговорил император.
— Куда ты смотришь? — наконец нашелся я что спросить.
— Там, шагах в двухста, небольшая сфера, ближайшая к нам, — Зээр указал куда-то в толщу видимой с крыши речной воды. — Оттуда он и выйдет.
— Я успею сбросить в воду труп?
— Не трать силы. Ты и так достаточно далеко его унёс. Пусть думают теперь, кому он принадлежал и почему обгорел. — Глаза императора сузились, и он полушёпотом произнёс: — Смотри же, Райс, на своего убийцу.
Водная гладь вскипела крупными пузырями, и на безлюдный пирс шагнуло серебристое существо. Оно было будто бы даже человеком, закованным в сияющие доспехи, словно знатный рыцарь, вот только доспехи являлись сплошной чешуёй. Вместо рук у твари были длинные, почти до самого пола мечи с крючковатыми зазубринами на концах. Такими неудобно колоть, зато прекрасно рубить и подтаскивать к себе, а также удерживать жертву. Глаз у существа было сразу три. Располагались они треугольником, и каждый был драгоценным камнем: желтый сапфир сверху, красный рубин справа и синий аметист слева. Сейчас они взирали на то место, где стоял я. Клыкастая пасть едва ли была больше человеческого рта, однако мелкие острые зубы в ней росли по всему периметру ротовой линии в несколько белых рядов, словно у тех червей, что объедают тела на полях сражений, предварительно закапывая их в землю. Антропометрически существо напоминало крупную серебряную обезьяну, и в этом тоже была ирония: три перевернутых кверху глаза — знак жреца Триединого, а тело чешуйчатого примата сущность выбрала для себя, будто зная, что я был посвящён в сфере именно бабуином. Зверь полностью вышел из воды, и теперь я видел, что на ногах у него — обычные, хоть и покрытые блестящей чешуей стопы.