Чужестранцы

Чириков Евгений Николаевич

Как застигнутый на месте преступления вор, Евгений Алексеевич испугался этих шагов, и, сжав в руке стебель розы, торопливо свернул в темную аллею акаций.

Евгению Алексеевичу казалось, что тому, кто идет, покажется странной и смешной эта встреча с уединившимся с розою человеком... Пройдя по аллее, он двинулся по узенькой тропинке, среди кустов малинника и смородины, ведущей к старой заброшенной беседке... Отсюда Евгений Алексеевич хотел перейти на левую сторону сада, более глухую и запущенную, а затем незаметно вернуться на террасу...

Он

был уже возле беседки, когда чьи-то голоса заставили его вздрогнуть. Он инстинктивно замер на месте.

Где-то тявкала собака, и стучал в чугунную доску караульщик. А вблизи, почти рядом, скользили две человеческих тени и вполголоса разговаривали:

– - Лена! Скажи правду: ты все-таки немного увлекалась этим лохматым художником, а?

– - Да клянусь тебе, -- нет! Это был просто маленький каприз... А потом я сердилась на тебя и хотела тебе отомстить...

Лена? Какая Лена? Она?

Сердце Евгения Алексеевича забило тревогу, в глазах потемнело... Потемнели вдруг и небо, и звезды на нем: прозвучал поцелуй и повторились еще и еще...

– - Люблю! люблю! люблю!
– - страстно шептал женский голос.

– - Ха-ха-ха! Браво!
– - неестественно громко расхохотавшись, закричал Евгений Алексеевич.

На мгновение сделалось тихо, а потом резкий, металлический голос Волчанского произнес отчетливо:

– - Шпион!

И тени скрылись...

Евгений Алексеевич швырнул из рук пунцовую розу. Пошатываясь, добрел он до первой лавочки и, опустившись на нее, закрыл лицо руками и застыл...

В доме плясали. Звуки вальса долетали сюда, глухие и нежные. Собака тявкала где-то. Коростель скрипел за Волгой...

XXII.

Со дня своих именин Захар Петрович начал усиленно думать о службе. Глафира Ивановна, заметив в муже небывалый интерес к земским начальникам, удвоила свои натиски. Благодаря этим натискам, Захар Петрович уже несколько раз садился писать прошение, однажды надевал даже фрак, чтобы лично представиться губернатору и просить о месте. Попытки эти, впрочем, до конца не доводились: то окажется, что в сочиненном прошении стоит "c" на том месте, где приличнее было бы поместиться "е", и наоборот, то в заключение ляжет на бумагу рядом с росчерком чернильная клякса; на фраке не оказалось пуговиц, а фрачные панталоны -- настолько узкими, что вызвали искреннее удивление Захара Петровича, перешедшее вслед затем в недовольство Глафирой Ивановной.

– - У вас вечно нет пуговиц!
– - сказал он раздраженно жене.

– - Это у вас, Захар Петрович, -- спокойно возразила Глафира Ивановна.

– - Это называется -- жена!

– - Напрасно думаете, что жена существует для пуговиц...

Захар Петрович так рассердился, что когда фрак был приведен в надлежащий вид, а панталоны найдены другие, не пожелал

уже больше снова одеваться и отложил дело до следующего приемного дня.

– - Захар!

– - Что еще там?

– - Сегодня тебе -- к губернатору!
– - напомнила Глафира Ивановна.

– - Знаю, без вас знаю!
– - с болезненным стоном ответил Захар Петрович и добавил:

– - Острый нож для меня эти официальные визиты! Комедия!

– - Ждешь, когда сами пригласят?
– - уколола Глафира Ивановна.

Захар Петрович сейчас же нашел себе дело по хозяйственной части, стараясь избавиться от этой "комедии".

– - Гаврила?
– - спросил он, выйдя на двор.

– - Здеся!

– - Что у тебя каретник растворен?

– - Для свету, барин. Пролетку мою.

– - Ну мой, мой!..

Захар Петрович пошел в каретник медленной, ленивой поступью человека, которому некуда девать время. Здесь, остановившись около работавшего Гаврилы, Захар Петрович смотрел и покуривал папироску.

– - А ведь это, Гаврила, кажется -- дыра?

– - Где дыра?
– - тревожно спросил тот, переставая работать.

– - Да вот здесь, в коже.

– - Дыра-то дыра, да она махонькая, никакого внимания нестоящая.

– - У вас, дураков, всегда так: у вас все господское добро никакого внимания не стоит!..

– - Зачем же, Захар Петрович? А что касаемое дыры, так она, барин, прошлогодняя... Вы в прошлом году ругали уж меня за нее.

– - Ну что ты врешь? Зачем врать?.. Осторожней! Олухи! Дай-ка сюда тряпку!

Захар Петрович взял у Гаврилы тряпку и начал любовно поглаживать ею свою пролетку.

– - Вот как надо. Легонько! Бережно!..

А Гаврила стоял и, ухмыляясь, смотрел на барина.

Провозившись часа полтора около пролетки, Захар Петрович, красный и потный, возвратился в комнаты.

– - Захар!

– - Что еще?

– - Ты не забыл о губернаторе?

– - Уф! Видишь, я весь мокрый! Надо же остыть немного...

А когда Захар Петрович "остыл", и жена снова напомнила ему о губернаторе, -- он посмотрел на карманные часы и сказал:

– - Кто же, матушка, в такое время ходит к губернатору? Теперь уже скоро два, надо одеться, идти, -- будет три...

– - Что же ты думал раньше?

– - Хоть разорвись: и туда, и сюда... везде один поспевай. Сущая каторга. Целый день на ногах... Анатолий! Опять стоптал сапог? Я тебе что говорил, а?

Последовал звонкий шлепок и затем гнусавый рев Анатолия.

– - Через два месяца покупай им сапоги! Это... Это что-то удивительное! Из рук вон! Хоть бы ты немножко присмотрела за ними. Не могу же я, матушка, везде -- один...

– - Полноте вам, Захар Петрович, пустяки-то говорить!.. Один! Один! Тьфу!..

– - Не харкайте, пожалуйста, Глафира Ивановна!.. Не забывайте, что вы -- моя жена...

– - Какая честь! Скажите пожалуйста! Вы лучше не забывайте, что вы мой муж...

– - К сожалению, Глафира Ивановна, это так...