Чужие сны и другие истории
Шрифт:
— У?..
— А бородавки у нее были в самом влагалище?
— Внутри, на нем и вокруг.
— Семьдесят пять! Ой, Ронч! Мне даже не представить.
Было раннее утро конца лета. Солнце едва пробивалось сквозь густую листву орехового дерева. За окном покачивались ветки, отяжелевшие от орехов.
— Знаешь, почему мне так нравится здесь лежать? — спросил жену Ронкерс.
Кит прижалась к нему.
— Нет. Расскажи…
— Дерево. Мой первый сексуальный опыт был в древесном доме. Тоже высоко. Как здесь.
— Черт бы тебя побрал вместе с этим деревом! — обиделась
— Если честно, то от похотливого парня.
— Ты просто жуть, Ронч… Семьдесят пять бородавок… боже мой.
— И еще столько хирургии в таком месте!
— Ты же говорил, что операцию делал Томлинсон.
— Он и делал, а я ассистировал.
— Но ведь ты обычно не ассистируешь ему.
— Нет, конечно. Только это был необычный случай.
— Страшный ты человек, Ронч…
— Чисто медицинский интерес, профессиональное желание поучиться у коллеги. Мы потратили бездну вазелинового масла и двадцатипятипроцентного подофиллина. [38]
Тонкое прижигание…
— Фу, какое дерьмо, — поморщилась Кит.
Но лето кончилось, и с возвращением студентов у Ронкерса уже не было времени залеживаться по утрам. Путешествия в разные уголки мира одарили студентов впечатляющим количеством инфекций мочевых путей. Своеобразный «бонус» от туристского бизнеса и крупнейшая (хотя и неизвестная) национальная статья летнего импорта.
38
Подофиллин — противоопухолевое вещество, часто применяемое при прижигании бородавок.
Каждое утро к Ронкерсу выстраивалась очередь студентов. Летние путешествия остались позади. Началась учебная пора, а с нею — и растущие проблемы мочеиспускания.
— Док, мне кажется, я подцепил это в Измире, — говорил какой-нибудь студент.
— Вопрос в том, с кем вы успели поделиться своим измирским «сувениром», — отвечал ему Джордж.
— Хуже детей, — жаловался Ронкерс жене. — Ведь прекрасно знают, что заработали. И часто — от кого. Но почти все надеются на чудо: «само пройдет». Хуже того, передают дальше. А ко мне приходят, когда уже терпеть невозможно.
Но к своим пациентам-венерикам Ронкерс относился сочувственно; никогда не заставлял их каяться в грехах или сожалеть о полученных удовольствиях. Он говорил, что они не должны испытывать чувство вины за свои утехи. Но он всегда настаивал, чтобы парни уведомляли об этом свою «дарительницу». Конечно, если знали, от кого «подарок».
— Она ведь может и не знать, что больна, — говорил им Ронкерс.
— Мы больше не общаемся, — обычно говорили студенты.
— Послушайте, ваша бывшая подружка может заразить других, а те, в свою очередь… — накидывался на
— А мне какое дело? — огрызались они.
Голос Ронкерса становился почти умоляющим.
— Вашей бывшей девушке это грозит более серьезными последствиями.
— Вот вы ей и скажите, — заявлял очередной упрямый оболтус. — Номер могу дать.
— Ронч! — не выдерживала Кит, слушая эти истории. — Почему ты не заставишь этих парней?
— Как? — спрашивал Ронкерс.
— Скажи, что не будешь их лечить, если они не проинформируют своих девиц. Наговори им всяких страхов насчет мочеиспускания!
— Тогда они пойдут к другому врачу. Или начнут мне врать. Скажут, что уже сообщили, когда на самом деле и не собирались.
— Это абсурд какой-то! Ты вынужден обзванивать всех женщин в этом чертовом городе!
— Просто я терпеть не могу междугородних звонков, — отвечал ей Ронкерс.
— Ронч, так заставь их хотя бы платить за звонки!
— У них обычно и денег-то нет.
— Зато есть родители. Пусть те платят!
— А это уже почти шантаж. Родители тут при чем?
— Ронч, это просто жуть. Настоящая жуть.
— Лучше скажи мне: ты что, собираешься сделать спальную платформу еще выше?
— Да, Ронч, чтобы ты потрудился, залезая туда.
— Понимаю. Мне скоро понадобится лестница.
— Вот и достань платформу со своего распрекрасного дерева. Ты ведь любишь такие штучки. А всякий, кто получает меня в награду, должен быть сильным и спортивным.
— Я, чего доброго, шею себе сверну.
— Ронч! Кому ты опять звонишь?
— Алло! — сказал в трубку Ронкерс. — Алло, это мисс Уэнтуорт? A-а, миссис Уэнтуорт… в таком случае, мне нужно поговорить с вашей дочерью… Что? У вас нет дочери? Значит, я должен поговорить с вами, миссис Уэнтуорт.
— Ронч! Когда прекратится эта чертовщина? — крикнула Кит, но Джордж прикрыл трубку рукой и продолжил:
— С вами говорит доктор Ронкерс. Я — уролог из университетской клиники. Да, Джордж Ронкерс. Доктор Джордж Ронкерс… Здравствуйте. Да. Джордж. Вас зовут Сара? Так вот, Сара…
С концом лета закончилась и внутренняя перестройка в доме Ронкерсов. Кит вернулась к преподаванию и аспирантским занятиям. Когда в доме перестали появляться рабочие, когда оттуда вынесли все инструменты, а со двора убрали остатки сломанных стен, Бардлонгу, скорее всего, стало ясно: реконструкция завершена. По крайней мере, до следующего лета.
Ореховое дерево осталось на прежнем месте. Возможно, Бардлонг думал, что соседи спилят и черный орех, освобождая место для пристройки. Он и не догадывался о том, под каким девизом проходила реконструкция. «Позвать дерево внутрь».
С приходом осени Ронкерсам стало понятно отношение Бардлонга к черному ореху. Старый герр Кеслер не заблуждался. Джордж и Кит поняли это в первую же холодную и ветреную ночь. Они лежали на спальной платформе. Дерево заглядывало в их окно, нависало над крышей. Пожелтевшие листья бились в стекло. Потом у них над головой что-то глухо стукнуло, словно на крышу свалился упругий мячик и покатился по скату в водосточную трубу.