Чужой среди своих 3
Шрифт:
— А что? — усмехается он в ответ и разводит руки в стороны, — Вот это, что ли, Москва?
— Нет, — снова усмехается он, — мы когда родных навещаем, то такие важные ферты, что фу ты ну ты! Москвичи! А так-то…
— Это да, — ответно усмехаюсь я, вполне согласный с такой философией, — в город, да. С друзьями повидаться, ну и так…
— Слушай! — загорелся он, — А можно тебе на хвоста упасть? Не-не… ты не думай ничего такого! Я в ваши разговоры лезть не буду! Ну и… вообще, в сторонке постою, без обид!
Я заколебался было, но потом, прикинув, пожал плечами —
… и если протащить Илью по нужным местам, насытив знакомствами и впечатлениями, то рассказывать о том, как я крут, и какие у меня друзья, будет он. Ну а я… я буду пожимать плечами, кивать и флегматично, как так и надо, подтверждать сказанное, а ещё — обещать, по возможности и не для всех, ввести их в мир Рока!
… но это, конечно, только планы, а как оно выйдёт, можно только догадываться, и надеяться.
В автобусе я, не став садиться, встал сзади, что оказалось несколько опрометчиво. Дороги здесь местами есть, а местами — были.
Строительная техника дело такое… да и, подозреваю, дорожники учитывали фактор многочисленных строек в районе, и делали дороги «на отвали». Так что потряхивало нас сзади ощутимо и зубодробительно, местами до ощущения, что мы на каком-то экстремальном аттракционе. Илья, впрочем, явно не видит в этом ничего необычного, и, найдя в моём лице благодарного, или скорее — равнодушного слушателя, начал раскладывать на моих ушах всю ту лапшу о себе, которую в этом возрасте и положено раскладывать.
Вполуха слушая разговоры о драках, пьянках и Светках, не забываю кивать, угукать и спрашивать «Да ты что?» в нужных (кажется!) местах, разглядывая проплывающий, пейзаж за окном. В грязном окне виднеются такие же грязные дороги, бурьян, и нелепая мешанина из сельской пасторали, выглядящей, при более близком знакомстве, не столь пасторально, миниатюрных гетто из кучно стоящих бараков, и бесконечные стройки, надёжно укрытые лабиринтами канав и строительных материалов.
Всё это выглядит уныло, и, насколько я помню репутацию Чертаново, это самое бытие надолго определит сознание жителей микрорайона. Бытие, ну и, пожалуй, роевой разум первопоселенцев, с зашкаливающей агрессией и делением на своих и «зареченских», которые уже не совсем люди.
Настроение даже не на ноле, а куда как ниже, хотя морду стараюсь держать кирпичом, чтобы Илья не принял мой кисляк за отношение к себе. Подростки обидчивы, а мы ещё и знакомы всего ничего, так что рвануть может на ровном, казалось бы, месте.
Мне он не мешает, скорее даже в плюс, но… сука, как представлю, что вот так, и на годы, на десятилетия вперёд! Когда нас выпустят, это один большой и болезненный вопрос, а до тех пор будут бараки, сто первые километры в разных вариантах и вся та депрессуха, которую я сейчас и представить-то в полной мере не способен.
— На Арбатской выходим, — едва мы зашли в метро, предупреждаю Илью, завертевшего головой так, что без слов ясно —
— А? — не сразу понимает тот, повернувшись наконец ко мне.
— На Арбатской выходим, — повторяю терпеливо, получая в ответ рассеянный кивок, а потом, когда мы зашли в вагон и состав тронулся — рассказ в самое ухо о том, как он с ребятами где-то был и кого-то бил. Слушать это и так-то не особо интересно, а с учётом лязга, шума, объявлений остановок и не слишком свежего дыхания, и подавно.
' — Компенсация' — приходит в голову термин, и, кажется, не совсем верный… а впрочем, сам понимаю, и ладно! Впечатлён парень, и чтобы не чувствовать себя букашкой, выдаёт сейчас всю эту ерунду, значимую для него, пытаясь подняться в моих и собственных глазах.
К тому моменту, как мы приехали, он изрядно охрип, а я, хотя и не слишком удивлён, чувствую себя искупавшимся в помоях.
' — В милиции бы за такие признательные показания ох сколько бы палок закрыли! — мрачно думаю я, ощущая брезгливость, — Сколько бы твоих дружков срока получили, и ведь за дело!'
Всё как всегда… я и сам рос в такой среде в прошлой жизни, и окружение, оно действительно затягивает, и ты — как все, а все вокруг такие, что каждого второго можно закрывать на «малолетке», и честно слово, есть за что! Вырваться очень сложно, ведь для начала нужно понять, что все эти драки район на район, проломленные «за козла» чужие головы и изнасилования, даже если она сама (ой ли?!), сука, провоцировала, ненормально.
А так… ну а чо такого? Я как все… и ведь считает себя, искренне, хорошим человеком, может быть даже, таковым и являясь…
… потому что среда, она такая! Но он хороший друг, готовый стоять за друзей до конца, отдаст последние деньги, если другу нужнее, любит детей и животных.
Просто есть свои, не совсем свои, и — чужие, которые не совсем люди. Условные зареченские, которые, суки, даже дышат не так!
А что этот хороший человек жену бьёт и соседу голову проломил… так это по пьяни, и вообще, чего это они?! Понимать же надо.
— Тс-с… — придавил я его наконец, не выдержав потока откровений, а на начавшуюся было обиду приобнял, и, уткнувшись почти в самое ухо, зашептал:
— Следи, блин, за метлой! Уверен, что никто ничего не слышит? Я вот — нет!
— А… да, да, — закивал Илья, решив почему-то, что позже выяснилось по контексту, что у меня есть какой-то уголовный опыт, и что на Северах я, даром что жил, а не сидел, прошёл невесть какие тюремные университеты.
На выходе из метро Илья снова потрепал мне нервы, сплюнув, хотя и не слишком демонстративно, пройдя мимо дежурящего милиционера.
— Щегол! — почти тут же его настигла карающая длань, которую Небеса оформили как ветерана, крепкого, нестарого ещё мужика с несколькими орденскими планками на аккуратно заштопанном пиджаке, и страшным, куда как хуже заштопанным шрамом поперёк лица, которое с таким шрамом — натурально рожа, — Тут люди ходят, а ты харкаешь, скотина такая! Надрать бы тебе уши, да спешу…