Чжунгоцзе, плетение узлов
Шрифт:
— А если я выявлю какие-то серьезные нарушения? Преступления? Приму подарки, и должен буду все покрывать?
— Да, об этом я не думал. Понимаешь, у нас все проще…
— Ты вообще, кроме своего монастыря, ничего не видел, что с тебя взять? — махнул рукой Юньфэн. — Попробуем сначала разобраться, кого казнить, кого миловать, — он усмехнулся.
Присланные с утра подарки были отосланы дарителям, а Юньфэн отправился в управу, самоотверженно отдаваясь во власть местных чиновников. Нежата же, не желая сидеть целый день на постоялом дворе, пошел погулять к монастырю Дациэньсы, над которым возвышалась пагода Даяньта. Пагода была очень высокой
— Но в законе Господни воля его и в законе Его поучится день и нощь, — продолжил вслух Нежата.
— Ах, вот ты где, Чжайдао! — на дорожке появился Юньфэн, следом брел Саньюэ. — Ты почему исчез? Так напугал меня!
— Я сказал Саньюэ, что прогуляюсь к этой башне, — Нежата махнул рукой в сторону пагоды Даяньта.
— Тебя так долго не было, — с упреком отозвался Юньфэн. — Я уж думал, тебя опять кто-то похитил.
— Прости, — вздохнул Нежата. — Но можно и так сказать, — он улыбнулся. — Меня похитили воспоминания. Вот эти деревья… Как они называются?
— Это, кажется, хуаму. Чем они тебя так привлекли?
— У нас тоже такие растут, очень похожие. Листья немного другие.
— М-м, — протянул Юньфэн, рассматривая березу. Кажется, он не видел еще в природе этих деревьев. Разве что в саду тестя: он любит всякие диковинки.
— Ты знаешь, у нас пишут на коре хуаму.
— На коре? И книги тоже? — удивился Юньфэн.
— Нет, книги нет, только письма. И когда дети учатся писать, тоже пишут на бересте. Ее нужно снять, потом проварить… — Нежата задумался.
— Чем же на ней пишут? — спросил Юньфэн. Если для Чжайдао это было так важно, он готов был поддержать разговор.
— Процарапывают специальной заостренной палочкой.
— Понятно… — пробормотал Юньфэн, не зная, что сказать. Так они и стояли: Нежата — созерцая березы, Юньфэн — глядя на друга и не понимая, что делать с внезапно нахлынувшими на него воспоминаниями о родном доме, неизмеримо далеком сейчас. Постояв так немного, Юньфэн все же прервал затянувшееся молчание:
— Ты поднимался на Пагоду диких гусей?
— Нет.
— Поднимемся?
Они поднялись на Пагоду. Солнце садилось, и Нежата не мог отвести взгляд от пылающего на западе неба. Там, далеко-далеко за реками, за горами, за степями среди лесов лежала его страна, где в пропитанных ладаном храмах молились Святой Троице, на обедне вкушали Тело и Кровь Христовы, где в книгах заплетали ремни и ветви и писали друг другу письма на бересте…
— Чжай-эр! — позвал Юньфэн, касаясь рукава Нежаты. — Чжай-эр, ты в самом деле сейчас так далеко…
Нежата посмотрел
— Прости. Наверное, я немного скучаю… Лучше не думать об этом.
— Пойдем, погуляем по городу? Может, тут есть что-нибудь необычное? Какие-нибудь сладости, которые здесь готовят как-то по-особенному?
— Сладости — это хорошо, — согласился Нежата, и они двинулись к выходу.
Но, уходя, Нежата все же обернулся и посмотрел еще раз на светящиеся в сумерках белой корой стволы берез.
[1] Описание этого чудовища взято из книги Бань Кэ «Мифы Древнего Китая».
[2] 1 чжан — 3,33 м, 1 чи — 33,33 см.
[3] Голубиное дерево, давидия (лат. Davidia) — монотипный род растений подсемейства Ниссовые (Nyssoideae) семейства Кизиловые (Cornaceae). Единственный вид — Давидия покрывальная, или оберточная, или обертковая (Davidia involucrata). Они растут в Южной Центральной и Юго-восточной части Китая в смешанных горных лесах.
[4] Помо, «разбрызганная тушь», разновидность живописной техники, создаваемая за счет свободного перемещения туши по поверхности бумаги. Если вы что-то поняли из этого объяснения. В общем, размытая тушь, пятна, формирующие изображение, что-то в этом роде. Этот стиль придмал Чжан Дацянь (1899 – 1983), так что подобное сравнение анахронизм, но…
Глава 12. Сны просяной каши
Цзянчаюйши Ао благополучно выполнил поручение, объехав всю юго-восточную часть Хэнани, и в начале весны первого года Дуанпин вернулся в Линьань.
Все это время сияющая вода Дитайчжицзяна словно по капле проникала в его сердце, солнечными лучами подтачивая опасливое недоверие к чужому и непонятному — к тому, во что верил Чжайдао.
В конце весны Ао Юньфэн получил новое поручение Юйшитая, и отправился с проверкой в уезд Чанша провинции Хунань, так что смог встретиться со своей семьей. Они не виделись полтора года, но его дочке И-эр все еще не дали красивое имя. Сюэлянь очень хотела, чтобы имя придумал Юньфэн, но он слегка растерялся, увидев это толстенькое прыткое существо, и попросил время подумать, сославшись на то, что мало знаком с ребенком.
Однако общение с дочкой у Юньфэна не складывалось: девочка его побаивалась, да и сам он робел в ее присутствии. Зато Нежата неожиданно быстро нашел с И-эр общий язык. Он уже считался практически членом семьи, и вход в женские покои ему разрешался. Так что часто можно было видеть, как он играет с И-эр в мяч, качает ее на качелях, бегает с ней по саду или, взяв на руки, прогуливается по дорожке, с серьезным видом повторяя ее лепет, а она тычет пальчиком в нос то ему, то себе.
Сюэлянь, хоть и относилась очень ревниво к своему маленькому сокровищу, Нежате доверяла и часто сама с улыбкой наблюдала за их играми.
Близилась осень, отсрочка при служебной поездке, согласованная с высшими чиновниками Юйшитая, заканчивалась, и Юньфэну нельзя было больше задерживаться в Чанша, а имя для дочки он так и не придумал. Не то что его это сильно беспокоило, но Сюэлянь постоянно напоминала мужу о своей просьбе.
Как-то накануне отъезда Юньфэн разыскал Нежату в саду, где тот задумчиво смотрел, как И-эр перебирает камешки на дорожке, а потом вручает ему то один, то другой с очень довольным видом.
— Ты так подружился с девочкой, — заметил Юньфэн, подходя. — Все время с ней проводишь. Совсем обо мне забыл.