Чжунгоцзе, плетение узлов
Шрифт:
А Юньфэн смотрел на Нежату и, видя, как тому здесь хорошо, как он рад жить вот так, питаясь кашей, выполняя простые дела, внимая наставлениям старца, и понимал, какая между ними разница.
— Тебе здесь так нравится, Чжай-эр, — сказал он как-то, когда они возились на кухне.
— Да! А разве тебе тут плохо?
Юньфэн только вздохнул. Ему не было плохо, но он понимал, что жить так всегда не смог бы. Ему не хватало красивых вещей, утонченных книг, изысканной живописи и вкусной еды, наконец. Вместо живописи еще мог сгодиться пейзаж, который они ежедневно наблюдали с порога хижины, но все остальное… Хорошо, конечно, что здесь можно
Сидя под деревом, растерявшим почти все листья, Юньфэн наблюдал медленные тяжелые облака и пытался унять торопливые мысли, спешащие в Линьань, а затем еще дальше — в Чанша, где ждали вестей от него матушка и жена… Когда он сможет забрать их в столицу? Непонятно теперь, где опаснее. Он слышал, будто мэнгу устремились на юг и юго-запад, обходя Поднебесную, но, захватив те далекие страны у моря и в горах, они могут вернуться, и тогда под ударом окажется Цзянхунань… Но и вдоль восточного побережья, и в сторону Сычуани уже проходили войска мэнгу, разоряя и разрушая все на своем пути. До столицы пока не дошли, однако… И все же лучше, если бы его близкие были рядом.
— Вижу, господин Ао, ты чем-то обеспокоен, — сказал Цуйчжу-иньши. — Я бы хотел «рассеять мысли, собирающие облако скорби»[1]. Что тебя так смущает? Почему взволнован твой дух?
— Можно ли не беспокоиться о бедах Поднебесной? Сейчас, когда земля сотрясается под копытами конницы мэнгу, то здесь, то там случаются набеги, пожары, наводнения… Как чувствовать себя хоть в чем-то уверенным? Как не волноваться — не о себе, а о тех, кто дорог?
— Одним словом, ты так расстроен, потому что «растет гибель вселенной»[2]?
Юньфэн кивнул.
— Мир этот никогда не был спокойным местом, господин Ао. Он подобен морю, где то штиль, то буря несет на скалы наши утлые суденышки. Есть только один Великий Кормчий, способный одним лишь мановением усмирить волны и ветры. Уповай на Него и никогда не погибнешь ни ты, ни те, кто тебе дорог.
— Почему же, если Он такой всемогущий, допускает несчастья и беды?
— Таков у Него обычай, как у отца, который учит свое дитя, предоставляя свободу действовать по своему разумению и пожинать плоды собственных ошибок. Лишь осознав свою беспомощность, прибегает дитя к Отцу, но Тот ждет, вырабатывая терпение и упорство в доброделании, а после явит свою силу.
— Но кто-то может и не дождаться, — язвительно заметил Юньфэн. — Многие умирают, так и не получив утешения.
— Мы не можем судить о Его путях, но я верю, что каждый получит воздаяние не по справедливости щедрое, исполненное великой милости.
— Все равно…
— Но ведь, в сущности, господин Ао, страшно только одно — грех. Ни козни врагов, ни ненависть, коварство, клевета, ложь — ничто из этого не имеет значения. Как говорится, на что ни укажи, хоть на войну всей вселенной[3]— все это, каково бы ни было, временно и скоропреходяще, и вредит лишь
— Ибо видимое временно, а невидимое вечно[4], — с улыбкой отозвался Нежата. Цуйчжу погладил его по голове, и у Юньфэна болезненно сжалось сердце, так сияли глаза его Чжайдао в это мгновение.
— Все видимое временно, — повторил Цуйчжу, согласно качая головой. — Так зачем же бояться временного, проливающегося дождем и уходящего в землю, в небытие? Все это как цвет травы[5]. Сердцем прилепись к вечному и незыблемому, и станешь тверд, точно камень, омываемый водой житейских бед.
— То есть надо отрешиться от реальности? Уйти в горы и жить отшельником, как господин Цуйчжу-иньши? — Юньфэн скептически глянул на старца.
— Нет, господин Ао, не обязательно. У каждого свой путь и свое место в жизни. Мое место здесь, твое — в столице, в Юйшитае, место Чжай-эра — в далекой стране за морем Бэймин.
От этих слов Юньфэн похолодел и с тревогой глянул на Нежату, будто тот мог растаять в воздухе, прямо сейчас перенесенный в далекие земли, укрытые глубокими снегами. Нежата заметил его испуг и взял за руку, глянув мягко и спокойно. Нет, еще не сейчас.
— Пусть видимое временно, — согласился Юньфэн. — Но как же тогда невидимое? Как же тепло человеческих отношений? Если я потеряю… — он бегло глянул на Нежату.
— Я бы хотел верить, — проговорил тот, — что любовь уходит в вечность, и все, кого ты любишь, окажутся с тобой. Если только мы будем достойны войти в любовь Творца со своей маленькой человеческой нежностью.
— О Его суде не может знать никто, — вздохнул Цуйчжу-иньши. — Говорят только, что там все иначе и что мы очень удивимся, увидев тех, кого осияла Господня милость, — он ненадолго задумался, разглядывая растерянную букашку, потревоженную неожиданным теплом, которая выбралась из укрытия, перепутав зиму и лето, и теперь деловито ползла куда-то. — Что касается возможной встречи, господин Ао, то лучше быть на одной стороне с тем, кото ты хочешь встретить. Иначе, увидевшись вновь, вы можете оказаться на разных берегах. Стоит ли пренебрегать милостью и любовью, щедро раздаваемыми Творцом? Из одного упрямства?
— О, если так, — взволнованно прошептал Юньфэн. — Если, приняв Его и подчинившись Ему, я смогу надеяться на встречу с Чжайдао, то…
— Но это не должно являться главной целью, — строго прервал его Цуйчжу-иньши. — Главным должно быть все-таки желание всегда оставаться с Ним.
— А если я не могу это понять? Мой ум, мое сердце хоть и осознают Его красоту и величие, однако я не знаю, как… как полюбить Его?
— Нужно просто просить. Уж чем-чем, а любовью в своем сердце человек никак не распоряжается, — ответил Цуйчжу. А Нежата, подавшись вперед и потянув Юньфэна за руку, поспешно заговорил:
— Юньфэн-сюн, послушай! Ты же любишь Его творение: эти горы, реки, разнообразные растения, пение птиц, стрекот цикад… Ты ведь любишь свою матушку, жену, дочку, своих друзей! Ведь это все Он подарил тебе. Разве можно не испытывать благодарности к Нему? И в благодарность лишь за это разве не хочется что-то принести Ему? Ему же ничего не нужно, кроме твоего сердца. А ведь это все лишь видимое, и это малость по сравнению с самым главным, что Он дал нам…
— Ты имеешь в виду Его жертву? — неуверенно пробормотал Юньфэн.