Чжунгоцзе, плетение узлов
Шрифт:
— Просто не хочу отвлекать тебя. Знаю же, сколько тебе сейчас нужно всего написать. Хотя, конечно, твоя дочурка невообразимо прекрасна, — и Нежата улыбнулся, принимая очередной камушек.
— Чем вы тут вообще занимаетесь? Сюэлянь будет сердиться, что И-эр возится в грязи.
— Разве же это грязь? — удивился Нежата. — Я всегда играл с камушками, и никто ничего не говорил… — и, глянув на Юньфэна, сдвинувшего брови, рассмеялся. — Ах, да, конечно, господин цзянчаюйши! Кто я такой? Простолюдин какой-то, нищий иноземец, мне положено было в грязи ковыряться…
—
— Имя? Как же его придумывают?
— Оно должно отражать какое-то благопожелание, например, или быть поэтичным названием какой-то черты характера…
— М-м, понятно… — Нежата задумался. И-эр надоело ковырять дорожку, и она, забравшись Нежате на руки, стала настойчиво призывать его пойти куда-то в заросли гардений.
— Так что же? — Юньфэн шагнул с дорожки следом за ним. С мокрых от утреннего дождя листьев сыпались капли. — Мы же промокнем!
— Дёись, дёись! — радовалась И-эр, шлепая ладошкой по растопыренным веткам.
— Она так славно говорит, — сказал Нежата. — Может, назвать ее Благоречивая? Шаньхуа?
— Чудесное имя, — согласился Юньфэн. — Только давай выбираться отсюда на дорожку. И кстати, как ни приятно тебе общество этой милой барышни, все же надо собирать вещи. А вон и нянька сюда спешит: наверняка ребенка пора или кормить, или спать укладывать — что там у них обычно принято делать?
— Жаль, — вздохнул Нежата, отдавая девочку няньке. Та торопливо удалилась в сторону женских покоев.
— Если тебе так жаль с ней расставаться, то не хочешь ли оставить свои мысли о возвращении на родину? Ты будешь жить с нами, а лет через четырнадцать, когда Шаньхуа станут делать взрослую прическу, ты можешь жениться на ней.
— Да что ты! — Нежата замахал на него руками. — Я не могу жениться.
— Почему же? — продолжал Юньфэн, внимательно глядя на Нежату. — Разница в возрасте, конечно, большая, да, но ты сможешь взять ее наложницей. Я вовсе не буду возражать.
— Нет, я не могу, потому что… гм… я… Я, конечно, не приносил обеты, но уже принял малый постриг, когда собирался остаться в монастыре навсегда, — Нежата потупился, перебирая и рассматривая камушки в ладони. — Значит, я просто обещаю жить чистой непорочной жизнью, посвятив себя Богу. Это еще не обеты, которые нельзя нарушить, но обещание, которое не хочется нарушать.
— М-м, понятно, — вздохнул Юньфэн. — Можешь считать мои слова неудачной шуткой. Прости.
— Ты прости. Ты же не знал…
***
Вернувшись в Линьань, они были потрясены следами страшных пожаров, охвативших город в их отсутствие. Город с трудом приходил в себя, тяжело залечивая ожоги.
Когда Юньфэн сдал отчеты, как раз пришло время шоуицзя — «отпуска для получения теплой одежды в девятый лунный месяц». Так что на семь дней Юньфэн оказался предоставлен себе, и они с Нежатой решили снова посетить монастырь Линъиньсы
Желтые, красные, зеленые деревья, пушистые от инея, отмирали, сверкая в холодных еще лучах, начинали дышать, перешептываться.
Друзья шли молча, наслаждаясь пронзительной красотой утра, исполненного благодарности за свою неповторимость.
Когда проходили вдоль реки, Нежата внезапно остановился, долго смотрел на воду, колышущую водоросли, на трепещущие кусты, мокрую траву.
— Как бы сохранить это сокровище в сердце навсегда? Чтобы, даже далеко отсюда всегда можно было вернуться в это утро, дышать этим воздухом, любоваться небом, горами, заводями цвета цин…
— Зачем же быть далеко отсюда?
— Ну мало ли… К тому же нельзя ведь всю жизнь простоять здесь, над рекой.
— Человеку, конечно, нельзя.
— Вот я и говорю…
— Можно нарисовать. Берешь тушь, кисть, лист бумаги и рассказываешь обо всем, что увидел и что почувствовал в это мгновение. А потом повесить свиток на стену.
— Я пока не очень научился.
— Почему же? У тебя хорошо получается, — возразил Юньфэн, наблюдая, как Нежата сходит к реке и, присев на камень, опускает пальцы в воду. — Зачем ты так делаешь? У тебя же руки замерзнут.
— Я просто хочу пить, — отозвался Нежата.
— Господин, — вставил Саньюэ. — Может, сделаем привал? Приготовите чай: здесь прекрасный вид.
— Чжай-эр, а ты что думаешь?
— Кажется, нам не обязательно спешить? Можно и в самом деле здесь отдохнуть, — согласился Нежата.
Так, не торопясь, время от времени останавливаясь и любуясь видами, они добрались до хижины Цуйчжу-иньши. Старичок, прикрыв глаза, сидел на соломенной циновке под старым утуном.
— А-а, деточки пришли! — обрадовался он, едва они приблизились. — Господин Ао принял решение?
Нежата вопросительно глянул на Юньфэна. Какое решение? Юньфэн замер в замешательстве.
— Ничего, погостите у меня немного, и все определится.
И они остались. Чтобы гости не скучали, Цуйчжу-иньши придумал для них множество занятий: подметать во дворике опавшие листья, рубить дрова, ходить за водой, прибираться в доме, готовить еду. В перерывах между делами они собирались около утуна, и бамбуковый отшельник рассказывал им что-нибудь поучительное или просто занятное, вроде истории про монаха с удивительным аппетитом, который съедал целое поле лакрицы. Все поражались, но мало кто мог видеть, что вместе с ним ходят голодные духи. Или о праведнике, который, едва увидев, как птица обгадила благородного молодого человека, сразу понял, что на того наложено проклятье, и всю ночь пребывая в молитве, смог уберечь юношу от гибели.