Цикл «Историк». Рассказ IV. Под ударами мрака

Северский Стас

Мы с Олафом замолкли, когда в полумраке проявилось бледное лицо офицера… Олаф замолк из-за того, что не хочет показывать офицеру хоть какую-то уязвимость – он же заносчивый… он же показывает непобедимость и неустрашимость всем видом, поддерживая этот вид всеми силами, как бы не обессилел, как бы не боялся… А я… Я просто испугался этого бледного лица, этого блеклого взгляда… Через его глаза прокрадывается в мою душу опустошенность… В его глазах не простираются холодные снега… В его глазах пространство полностью

перекрыто плотной пургой… Это плоскость, прячущая перспективу…

Олаф отсылает меня спать – нам надо хоть как-то поддержать силы, передохнуть и привести себя в порядок… Но я не засну… Я не буду больше спать…

Запись№20

Я очнулся с пониманием, что – заснул… И проглотил ком холодного ужаса, как живую крысу, которая дерет меня когтями изнутри, стараясь выбраться… Я вскочил, ударившись головой о затверделый снежный блок, и бросился к Олафу… Он поднялся сразу, хватая меня за плечи наставляя на меня скованные сталью глаза…

– Олаф…

Я уронил голову ему на плечо…

– Олаф…

Олаф долго… долго соображает… Он не видит…

– Ты это что, Ханс?!

Олаф оттолкнул меня и осмотрелся… Он увидел “защитника” замершего у стены, разбросанные на нарах шкуры, но он не видит… А мне не хватает дыхания сказать ему, что… Мне страшно сказать, что… Я не знаю, что делать…

– Он не справился… Он ушел… Его возьмет снег, если мы не найдем его… Мы должны, Олаф… Олаф, не оставляй его в снегах… Он справится… Он привыкнет… Мы должны спасти его, Олаф… Он не плохой…

– Прекрати это! Ханс!

Олаф подлетел к отключенному “защитнику”, запуская руку в слипшиеся от чужой крови волосы…

– Я же сказал, Олаф… Он не плохой… Он отключил “защитника”… Он понял, что не способен справиться с ним, и отключил его… Он не подверг нас опасности…

Олаф озадачен до того, что не злится…

– Он решил, что “защитнику” нет доверия и… Он решил рассчитать схемы пересечений… Он пошел хранилища данных искать?

– Он просто пошел, Олаф…

– Он пошел на наблюдательный пункт… Но он не способен к определению поисковой техники на таком уровне, как “защитник”…

– Олаф! Ты что, не слышишь?! Он просто ушел! Ушел на вечный зов молчания! Он ушел в снежную пустыню, не разбирая пути!

– Фламмер? Ты что, Ханс? Такие не уходят.

– Как раз такие и уходят, Олаф… Я такой тупой… Я натворил такое… Я притащил его к нам… Его – программиста… офицера S4…

– Этот рабочий и боевого офицера за пояс заткнет. Хватит чушь нести.

– Ты тогда… Ты был прав, Олаф… Он не для этого сделан… Не для смерти и крови… Это я не сообразил… Но теперь… Теперь поздно…

– Я был не прав. И неправоту признал. Он сделал все, что нужно, и так, как нужно.

– Но он – не справился! Пожалей его, Олаф… Помоги мне его найти… Он нам пригодится,

пусть он и не такой…

– Никого я жалеть не стану. А найти его нам просто необходимо, потому что он нам, и правда, – полезен. Может, он и не такой, как думаю я, но и не такой, как думаешь ты.

Проглоченная крыса притихла и перестала отчаянно царапать мне горло…

– Я знаю, что живу в воображаемом мире, Олаф… Но я так стараюсь поступать хорошо… Я так хочу, чтобы все у всех было хорошо…

– Знаю. Твой мир солнечный… Это в моем мире бушуют бури… А вообще… Мы все, в общем, в воображаемом мире живем. Ведь мы не можем видеть в этом мире всего и сразу, а все, что мы не видим сейчас, – мы воображаем. И что мы воображаем что-то невидимое нам, еще не значит, что этого нет, – мы можем просто этого не видеть. Все держится на точности додуманных нами дополнений для видимой действительности. А среди нас нет стрелков, не знающих промахов. Порой, мы допускаем неточности, заполняя пустоты в наших головах настоящей невидалью. Мы все втроем заполонили головы неизвестно какой заразой и теперь тащимся в снега все втроем…

– Ты не сердишься, Олаф?..

– На что?.. На то, что мы все – живые?.. Только дохлые не знаю промаха, Ханс… потому, что они – не стреляют в цель… потому, что у них – нет цели…

– А где его искать?.. Метель замела все следы…

– Хантэрхайм – вечно светящий маяк – все дороги сведены к нему… Хантэрхайм зовет нас всех – всех охотников севера, дышащих и вольным ветром, и ветром войны… Перехватим его на этом пути. На пределе скорости полетим. Пронесет – не попадем к охранникам порядка. А напоремся на них… Что ж, они нас и после смерти помянут…

– После их смерти они нас помянут или после нашей?..

– Это зависит от того, кто кого, Ханс… Главное, что и так и эдак – помянут.

Надо же, а ведь действительно так и вышло… Ведь все охранники системы мертвы, а память об этих охотниках у них осталась – вернее, память этих охотников осталась в архиве службы безопасности… и попала в мои цепкие когти… Вот как. Все же люди неглупый народ – что-то они да понимают… хотя бы то, что нельзя понять всего. Это великая истина. Но я, как истинный ученый, стараюсь доказать и опровергнуть все истины, в которых уверен или не уверен. Только так, стараясь их и доказать, и опровергнуть одновременно, можно в них абсолютно убедиться или абсолютно разубедиться… или, как происходит в моем случае, – поковыряться в них, пытаясь хоть что-то понять. Это все серьезнее, чем вот так вот взять и – просто поверить, опираясь на доводы и выводы других – основательные или безосновательные… Правда, другие больше делают не выводы, а выходки… А я – ученый – делаю и то, и это… И вообще – я много чего делаю. Это серьезное занятие – много делать… Много – это не мало… Вот так.