Цикл романов "Анжелика" Компиляция. Книги 1-13"
Шрифт:
Одновременно мениск металла уменьшался Прямо на глазах. Потом он достиг размеров большой лепешки, потемнел и вдруг вспыхнул, как молния. Анжелика отчетливо видела, как остаток металла какое-то время клокотал, потом постепенно успокоился и потемнел.
– Этот процесс образования молнии описан Берцелиусом, который много работал над купелированием и над «разделением» металлов, – сказал Берналли.
– Но я счастлив, что увидел то, о чем прежде имел представление лишь по книгам.
Монах молчал. У него был отсутствующий, невидящий взгляд.
Тем временем
– Чистое золото! – восторженно прошептал монах-алхимик.
– И все же оно не совсем чистое, – сказал де Пейрак. – Образовавшаяся молния свидетельствует о наличии серебра.
– Любопытно, растворится ли это золото в хлористо-водородной и селитряной кислоте?
– Конечно, раз это золото.
Оправившись от потрясения, монах спросил, нельзя ли ему взять маленький кусочек этого металла, чтобы показать его благодетелю архиепископу.
– Возьмите для него всю лепешку, – ответил граф де Пейрак, – и как следует объясните ему, что это неочищенное золото, которое мы извлекли из недр наших Корбьер, из породы, в которой оно содержалось, и что дело его преосвященства – отыскать в своих владениях месторождения, которые принесут ему богатство.
Конан Беше тщательно завернул драгоценную лепешку, которая весила по меньшей мере два ливра, в носовой платок и ничего не ответил.
На обратном пути произошел инцидент, казалось бы, незначительный, но ему суждено было в дальнейшем сыграть определенную роль в судьбе Анжелики и ее мужа.
На полпути в Тулузу – это был второй день путешествия – гнедая лошадь Анжелики захромала, поранившись острым камнем на кремнистой дороге. Заменить ее можно было только одной из четырех, запряженных в карету, но Анжелика решила, что ей не пристало ехать верхом на обыкновенной упряжной лошади. Она пересела в карету, где уже находился Берналли, так как наездником он оказался никудышным. Видя, насколько утомляет его даже небольшая поездка, Анжелика прониклась к нему чувством восхищения: ведь он способен пуститься в далекий путь ради того, чтобы полюбоваться гидравлической машиной или побеседовать о силе земного тяготения.
К тому же изгнанный из нескольких стран, итальянец был беден и путешествовал без слуг в почтовых каретах. Хотя в карете порядком трясло, ученый восторгался, как он говорил, «замечательным комфортом». Он сидел, положив на скамейку ноги, и, когда Анжелика, смеясь, попросила его уступить ей кусочек сиденья, в смущении быстро убрал их.
Граф и Бернар д'Андижос некоторое время скакали рядом с каретой, но, так как дорога была узкой, им пришлось значительно отстать, чтобы не глотать пыль, поднимаемую экипажем. Впереди ехали на лошадях два лакея.
Дорога все сужалась и петляла. После одного из поворотов карета со скрипом остановилась, и сидевшие в ней увидели несколько всадников, которые явно преграждали им путь.
– Не беспокойтесь, сударыня, – сказал Берналли, выглянув из дверцы кареты, – это всего-навсего слуги какого-то встречного экипажа.
–
Слуги де Пейрака и владельца встречного экипажа начали рьяно переругиваться, причем последние дерзко угрожали, что они заставят карету мессира де Пейрака повернуть обратно, и в доказательство того, что они имеют больше прав, один из лакеев принялся щелкать кнутом направо и налево и задел при этом слуг графа и лошадей в упряжке. Лошади встали на дыбы, и карета так накренилась, что Анжелике показалось – сейчас они полетят в лощину. Она не удержалась и закричала.
Тем временем к месту происшествия подоспел Жоффрей де Пейрак. С искаженным от гнева лицом он приблизился к лакею, который размахивал кнутом, и с силой ударил его хлыстом. В этот момент подкатила встречная карета и со скрипом остановилась. На дорогу выпрыгнул апоплексического сложения мужчина в кружевном жабо и в бантах; он был покрыт густым слоем пудры и дорожной пыли. Его изысканный туалет, пропитанный потом, являл собою странное зрелище. Потрясая тростью с набалдашником из слоновой кости, перевязанной атласным бантом, он прокричал:
– Кто смеет бить моих людей? Может, вы не знаете, грубиян, что имеете дело с президентом тулузского парламента бароном де Массно, сеньором Пуйяка и других поместий?.. Прошу отъехать в сторону и освободить нам дорогу.
Граф обернулся и церемонно поклонился:
– Счастлив познакомиться с вами. А не родственник ли вы некоего господина Массно, клерка нотариуса, о котором я слышал?
– Мессир де Пейрак! – воскликнул тот, несколько смутившись.
Но тем не менее гнев его, распаленный стоящим в зените солнцем, не утих, и он побагровел.
– Должен заметить, что, хотя дворянское звание получено мною недавно, однако оно не менее аутентично, чем ваше, граф! Я мог бы показать вам грамоту Королевской палаты, подтверждающую возведение меня в дворянство.
– Я вам верю, мессир Массно. Общество до сих пор стенает оттого, что так высоко вознесло вас.
– Я хотел бы, чтобы вы объяснили свой намек. В чем вы меня упрекаете?
– Не кажется ли вам, что для подобной дискуссии место выбрано весьма неудачно? – спросил Жоффрей де Пейрак, с трудом сдерживая свою лошадь, взбудораженную жарой и этим толстяком с багровым лицом, который размахивал перед ее мордой своей тростью. Но барон де Массно не сдавался:
– Не вам бы, мессир граф, ссылаться на мнение общества! Вы даже не снисходите до того, чтобы появляться на ассамблеях парламента.
– Парламент, не пользующийся никаким авторитетом, меня не интересует. Кого я могу там встретить? Одних только честолюбцев и выскочек, обуреваемых жаждой купить себе у мессира Фуке или кардинала Мазарини дворянский титул. И при этом они еще уничтожают в Лангедоке последние остатки нашей свободы.
– Сударь, я являюсь одним из высочайших чиновников королевской юстиции. Лангедок давно уже стал частью французского государства и находится под сенью французской короны. И непристойно при мне говорить о какой-то свободе.