Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17

Большаков Валерий Петрович

— И правильно! — энергично кивнул Семичастный. — И хорошо! Ну, что ж… Поделюсь и я тайными деталями жизни, хе-хе… Смычка между «Бетой» и «Альфой» крепнет — мы, в обоих мирах, всё лучше и лучше понимаем, что их судьбы зависят от нас, от нашего разума и доброй воли, а не от милости какого-нибудь Всевышнего. Ну, о «Союзе Союзов» речи пока не заходит — оба советских народа просто не готовы к объединению, но на уровне спецслужб сотрудничество развивается весьма интенсивно. Более того, уже принято решение о создании нашей общей охранительной системы — Службы Безопасности Сопределья! В «Альфе» структуру СБС возглавила некая Елена фон Ливен. Да-да,

самая настоящая княгиня! Пра-пра-правнучка той самой Шарлотты Карловны, и к тому же имеющая неплохие шансы вскоре выйти в генералы госбезопасности. Да, Наталья… Поэт был неправ, времена и пространства выбирают! А миры создают… — кряхтя, он поднялся, и сцепив руки за спиной, прошествовал к окну. — Сидите, сидите, Тата! Просто колени побаливают… Немочь! А вот вы — на острие удара… Слава богу, в которого я не верю, что мы поняли и осознали — самая страшная угроза Сопределью исходит из «Гаммы». И нейтрализовать ее разовыми акциями не представляется возможным. Конечно, без «прямых действий» не обойтись, но наша цель — не захватить гамма-пространство, а переформатировать его. Обойдемся как-нибудь без вооруженной интервенции… И что нам остается? Остается кропотливая агентурная работа, чтобы методично подтачивать и разрушать Pax Americana во всех трех мирах! А уж тут огромное поле деятельности на десятилетия вперед…

Тата поднялась, оправляя юбку, и сказала обычным голосом:

— Я готова, Владимир Ефимович!

Целитель. Долгая заря

Глава 1

Четверг, 19 июля 2001 года. Утро

Москва, проспект Калинина

Генерал-майор госбезопасности, начальник Управления СБС, ее сиятельство княгиня Елена фон Ливен частенько получала удовольствие от собственной непубличности. Даже Борюсик, хоть и редко мелькал в новостях, стал узнаваем, а вот она до сих пор прячется в тени.

Это давало повод для маленьких житейских радостей. Например — вот, как сейчас, — гулять по улицам без охраны, в шумной толпе непоседливых москвичей, встречаясь с людьми глазами, касаясь их в сутолоке метро… А не шарить скучающим взглядом, лениво изучая ближних, что суетятся снаружи, за пуленепробиваемым стеклом лимузина.

Княгиня вышла на «Арбатской», и дерзко улыбнулась молодому, спортивного вида человеку, что следовал за нею с нарочито рассеянным видом.

«Наверное, прикрепленный, — подумала она мельком, спускаясь в подземный переход. — Разве ж Борюсик оставит меня в покое…»

Обойдя желтый угол «Праги», Елена зашагала по Арбату, в утренний час исполненному лирической умиротворенности, будто тихая провинциальная улочка. Так и ждешь, когда тротуар перебежит квохчущая курица или буренка издаст протяжное мычание…

В «Гамме» Арбат «офонарел», став пешеходным, стянул на себя «нэповские» лавки и кафешки, а вот в «Бете» и здесь, в родимой «Альфе», всё по-прежнему.

«Да будет так…»

Поднявшись к шумному и деловитому проспекту Калинина, фон Ливен свернула к подъезду дома-«книжки». Всё. За этими стальными дверями, как за кулисами театральной сцены, она выходит из образа моложавой, слегка загадочной столичной стервы. И начинается реальная жизнь. Реальная служба.

— Здравия желаю, Елена Владимировна! — браво рокотнул пожилой спецназовец Кузьмичев. Скучавший

на пенсии, он с удовольствием занял место вахтера.

— И тебе не хворать, Кузьмич, — улыбнулась княгиня, толкая турникет. Гулкий лязг гнутых никелированных трубок угас сразу, словно впитавшись в стены крошечного фойе.

— Антон Алёхин вас в приемной дожидается.

— Да? Замечательно…

Начальница вошла в кабину лифта, отделанную зеркально блестевшим металлом, и тут же стоялый воздух зазвенел порывом высокого женского голоса:

— Ой, стойте, стойте!

Часто цокая каблучками, в лифт заскочила высокая черноволосая девушка. Широкие штанины ношенных, иссиня-белых джинсов и мешковатая рубаха пытались упрятать стройность длинных ног и узину талии, но это у них плохо получалось, а яркое, броской красоты лицо вполне обходилось без макияжа.

— Скрываетесь, капитан Ивернева? — усмехнулась Елена, угадывая в себе тающую зависть.

— От кого? — Распахнулись бездонно-синие глаза напротив.

— От приставал мужеска полу.

— А-а! — смутилась девушка. — Да нет, просто в этом удобно.

— Ну, да, — согласилась фон Ливен. — И йоко-гери удобно, и бросок через стройное бедро…

Ивернева засмеялась, блестя безупречными дужками зубов, и в душе ее сиятельства ворохнулось тоскливое сожаление.

— Нет, товарищ генерал-майор, — заговорила Тата, улыбаясь открыто и ясно, — в вашей пространственно-временной фазе мне спокойно. Я тут отдыхаю!

— В фазе? — вздернула бровь Елена.

— А, да это так в «Бете» принято. У нас там возобладала теория… В общем, наши ученые считают совмещенные пространства всего лишь различными фазами единой пространственно-временной структуры в биполярной Вселенной…

Фон Ливен выделила в голосе Таты умело подавленную эмоцию, и сказала сочувственно:

— Скучаете по своему миру?

Ивернева коротко вытолкнула:

— Скучаю! — Подумав, она негромко выговорилась: — Вроде бы, в «Гамме» всё то же самое… Разотрешь смородиновый лист — тот же запах! И небо… И луна… А внутри всё просто ощетинивается! Другой мир! Совсем другой! И люди, и… И вообще!

Старый неторопливый лифт дотянул до самого верха, и с шелестом растворил дверцы.

— Пойдемте, Тата, побалакаем…

Взяв Иверневу под ручку, княгиня повела ее к себе. Управление Службы Безопасности Сопределья занимало весь этаж, а вот народу тут толклось мало — лишь отдельные голоса вырывались в коридор, да вразнобой клацали клавиши.

В полупустой приемной, развалясь на широком кожаном диване, высиживал Антон Алёхин. Модные штаны и цветастая рубашка, расписанная пальмами, парусами, да силуэтами сочинского вокзала, болтались на нем, как на вешалке. Явно не красавец, «Антонио» походил на кого-то из итальянских актеров, так же бравшему не внешними данными, а бездной обаяния.

Юля Алёхина, смеясь, но и гордясь, показала однажды Елене запись, сделанную Антоном в ее альбоме — миленькую терцину, в которой муж попытался объяснить, отчего ему в жены досталась такая красавица и умница:

'Костлявый, длинный и худой,

Он покорил воображенье

Своею дивной высотой…'

— Ваше сиятельство! — Алёхин проворно вскочил, склонился в манерном поклоне, и заворковал, подлащиваясь: — Заждался увидеть вас!