Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17

Большаков Валерий Петрович

Елена фон Ливен энергично поднялась на сцену-подиум, и чуть склонилась к микрофону, тая тень улыбки в уголке губ.

— Дорогие товарищи! Знаю, что многие из вас удивлялись, отчего да почему я зазвала встречать Новый год именно сюда. А затем, чтобы соблюсти секретность! Посмотрите внимательно вокруг, и вы поймете — чужих здесь нет, только свои! Вы все, да и я в том числе, или друзья, или товарищи, или родные Михаила Петровича Гарина!

По нарядной толпе ветерком пронесся смешливый ропот. Княгиня коварно улыбнулась, и с чувством сказала:

— Среди вас хватает тех, кого Михаил спас от смерти или уберег от пожизненных мук… Наталья Фраинд!

А я только сейчас заметил худенькую женщину, сохранившую изящную фигуру. Обернувшись ко мне, она ласково улыбнулась, и сказала громким, вздрагивавшим от волнения голосом:

— Когда

я была студенткой, то… Я ослепла! Полгода прожила во тьме! Как вспомню… этот мучительный ужас… этот нескончаемый кошмар… А Мишечка меня вылечил — я прозрела! Это было такое счастье, такое… — Наташа замотала головой.

В зале сгустилась тишина, поэтому все расслышали негромкий голос Сосницкой:

— А меня парализовало… Ниже пояса ничего не двигалось. В шестнадцать лет! Знаете, какая мысль тогда была самой кошмарной? Боже мой, думаю, я же еще лет шестьдесят проживу!

— А меня Миша спас, когда я истекала кровью… — проговорила Исаева с задумчивой, немного даже мечтательной улыбкой.

— И меня спас! — тряхнула волосами княгиня.

— И меня, — выдохнул Видов.

— А я смогла стать матерью! — воскликнула Инна. — И родить ребеночка! Вот этого! — она обняла смутившегося Васёнка, огромного детину, и по залу прокатился жизнерадостный смех.

— Их гораздо больше, — возвысила голос фон Ливен, — людей, которых Миша исцелил или спас. Спас от гибели в войнах, от голода и нищеты. Имя им — миллиард! — она усмехнулась. — Что вы так на меня смотрите? Не верите? Ладно… Раскрываю тайну личности Михаила Петровича Гарина! Официально товарищ Гарин родился в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году, и это правда. Но не вся. Осенью две тысячи восемнадцатого сознание Михаила Петровича переместили в прошлое, в лето одна тысяча девятьсот семьдесят четвертое… В юного Мишу Гарина. — заулыбалась Елена. Видимо, ей нравилось выбалтывать секрет с грифом «Особая папка. Закрытый пакет». — Пожилой мужчина, прописавшийся в теле отрока, мог бы всю жизнь наслаждаться возвращенной молодостью, однако он не только исправил собственные житейские огрехи, но и помог партии и правительству проделать «работу над ошибками»… Мы избежали войны в Афганистане в семьдесят девятом. Внешние темные силы и внутренние предатели не устроили буржуазную контрреволюцию в восемьдесят пятом, а в девяносто первом им не удалось развалить СССР… Михаил Петрович! Скажите!

Мое лицо даже не дрогнуло. Страхи и тревоги покинули меня совершенно — я спокойно приблизился к ее сиятельству… взял увесистый микрофон… провел взглядом по лицам вокруг…

На душу давила печаль. Вся горестная, скорбная память распускалась в сознании черными траурными маками.

— Я вам очень завидую, люди… — медленно выговорил я. — Вашу родину не предавали и не продавали оптом и в розницу… Хотя всё это — так, слова! Их можно услышать, понять, но как прочувствовать то, что за ними стоит? Многолетнее унижение, инфернальную безнадегу, злобное торжество победившего мещанства? В девяностых я работал инженером, пахал без выходных на хозяина-частника, и полгода не получал зарплату. Ездил в Китай за дешевым ширпотребом, чтобы продать на базаре тряпки от кутюр и хоть как-то обеспечить семью. А в стране развал, распад, разруха… Буржуи наживали миллиарды, торгуя народным добром, чиновники хапали миллионные взятки, братались с бандитами… Милицию переименовали в полицию… Детские садики позакрывали, церквей понастроили и расплодили попов… Вы извините, что я сумбурно, просто перечисляю, что приходит на ум. Да я вообще не хочу говорить об этом — тяжко же, гадостно! Как вспомню… Понимаю, что вам, нормальным советским людям, трудно поверить в памятный мне беспредел, но ведь было, было! Все «братские республики» дорвались до независимости, Прибалтика вступила в НАТО, а на Украине к власти пришли самые настоящие нацисты, бандеровцы! Донбасс восстал, и тогда «нацики» стали обстреливать Донецк из пушек, из «Градов»… По жилым многоэтажкам, по школам, по людным улицам — «Огонь!» И в Молдавии резня, и в Грузии… В Азербайджане, в Средней Азии… А на Северном Кавказе калечили и убивали в двух Чеченских войнах подряд! — Я выдохнул. — Поэтому не слушайте Елену Владимировну — ничего геройского я не совершал! Просто мне до ужаса, до боли не хотелось повторять пройденное. И в том, что реальность изменилась к лучшему, моей личной заслуги мало — вы все строили лучший мир, даже не догадываясь об этом… О, кстати! — оживился я, и вытянул руку в плакатном

ленинском жесте. — Иван Гирин! Прошел все ступени от матроса до адмирала, и расколошматил флот НАТО! Врезал «англичанке», чтобы не гадила больше! Не хмурься, Вань, пожалуйста! Что мне тут, одному краснеть? Да ведь я и не зря о тебе заговорил… Ты командовал эскадрой могучего флота! А теперь представь себе то, что помню я… АТАВКР «Ульяновск» украинцы порезали на металл, прямо на стапеле! Авианосцы «Киев», «Минск» и «Новороссийск» продали на металлолом по требованию американцев… Тяжелых крейсеров типа «Орлан» сохранилось всего два! А «Курск» затонул в двухтысячном, при странных и откровенно мутных обстоятельствах — то ли его таранила подлодка «Мемфис», то ли торпедировала другая субмарина того же типа — «Толедо». Нормально?

Иван поугрюмел, а Настя жалостливо воскликнула:

— Мишечка, бедненький! Как ты только жил в этих… в этих мерзостях?!

— Да вот, выжил как-то, — криво улыбнулся я, и вернул микрофон княгине. Вспоминать было тошно.

Сестричка о чем-то шепталась с товарищем адмиралом, тот кивал ей и улыбался, и вот Настя сорвалась с места. Подбежала ко мне, обняла. Носом зашмыгала, прошептала горячо:

— Я всегда знала, что ты у меня самый-самый необыкновенный!

Тут и Ядзя подошла, и Наташка Киврина, и Лиза, и Марина, и Альбина с Тимошей, а Юлька грела мою спину, попискивая:

— Папусечка, папусечка…

«Три грации» реяли подальности, улыбаясь с милым снисхождением — ладно, мол, не ревнуем, пусть никто не уйдет обиженный!

Хорошо…

Жестом призывая ко вниманию, ее сиятельство молвила громко и проникновенно:

— Ну, тогда… позвольте учредительное собрание Приората Ностромо считать открытым! Сейчас, сейчас объясню и растолкую… Так вышло, что наш Миша всю свою… э-э… вторую жизнь вращался в кругу друзей и товарищей, коллег, соратников и даже однополчан. И поначалу… Вот, Светлана свидетель! И поначалу я называла эту общность кланом. Но только так неправильно, поскольку родня и одноклассники составляли лишь ядро ближнего круга…

— Извини, перебью! — неожиданно громким и крепким голосом сказал Иванов. — Мишиными соратниками и помощниками становились, иногда не желая того, люди, чьи портреты нынче на страницах школьных учебников истории. Андропов… Суслов… Брежнев… Устинов… Косыгин… Талызин… Громыко… Романов… Машеров… Колмогоров… Канторович…

— Иванов! — хихикнула по-девчоночьи княгиня.

— Ну, в какой-то мере и я, — добродушно проворчал Борис Семенович. — И Леночка нашла самый подходящий формат для всего… да, не клана, а дружеского союза. Приорат! Звучит немного выспренне, зато полностью раскрывает суть нашего тайного общества… Да, товарищи, именно так! И, вы уж извините старого чекиста, но всем вам придется дать подписку о неразглашении. Ибо то, что вы узнали сегодня, и то, о чем еще узнаете, является секретом особой государственной важности…

— Да согласные мы! — воскликнул Изя, отмахиваясь от шипящей Али. — Это же здорово — не просто жить-поживать, да добра наживать, а менять эту жизнь во всемирном масштабе, устраивать ее к лучшему! И, самое главное — знать, какой она могла бы быть, но, слава богу — нет, слава всем нам! — не стала. Жить не просто с пользой, а с целью и смыслом! Ну, здорово же! Только… А почему — Ностромо?

Веселое шумство, вызванное Изиным темпераментом, подутихло, а глаза и глазки устремились на Иванова.

— О, это как раз просто! — заулыбался тот. — Ведь КГБ в свое время устроило настоящую охоту на Мишу, как на сверхинформированный источник, и первое ДОР — дело оперативной разработки — носило кодовое название «Хилер». А последнее, не закрытое до сих пор, шло под кодом «Ностромо»… — Борис Семенович мигом утратил вальяжность и смешно засуетился: — Всё, всё, Леночка, молчу-молчу!

— Молчи-молчи! — фыркнула Елена Владимировна, и ее высокий звонкий голос разнесся по актовому залу. — А сказать осталось немногое! Товарищи! Та работа, которую начал Михаил, закончится только после две тысячи восемнадцатого года. В детали вдаваться не будем, время у нас еще есть… Да и для вас, для всех, почти ничего не изменится, кроме одного — вы будете точно знать, что, скажем, экономическая ситуация в стране или международное положение меняются в строгом соответствии с планом, а не под влиянием сиюминутных смыслов. Вы будете знать, что все ваши усилия, какими бы малыми и скромными они не казались, приближают будущее — желанное и светлое, несущее счастье для всех! А сейчас…