Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
— Маргарита Николаевна! — хаотично запорхал Левицкий. — Всё готово! Будем снимать с четырех точек, операторы на местах, свет выставлен…
— Гримеры? — Гарина вопросительно приподняла бровь.
— Заканчивают с третьим приглашенным. Стругацкие только что подъехали… Займутся ими вплотную.
— Хорошо, — мягко сказала Рита. — Проследи, пожалуйста, чтобы не слишком увлекались. Не стоит ретушировать возраст…
Едва режиссер сорвался на грузную трусцу, как его догнал окрик:
— Эдик!
Левицкий будто споткнулся. Четко развернулся кругом, и замер, будто зайчик на детском утреннике. Только что лапки не сложил на весу. Ритины губы дрогнули, но усилием воли она загасила улыбку.
— Кто
— Линьков!
— Отлично.
Режиссер упорхнул в коридор, бочком мимо Эшбаха. Андреас как раз прилетел в Ленинград на презентацию своего романа «Кровавое Благодаренье», написанного по мотивам сценария к одноимённому многосерийному фильму. Обычно бывает наоборот, но тут его сам Джеймс Кэмерон уговорил.
— Андреас! — ослепительно улыбнулась Гарина. — Гутен таг!
— О, нет-нет, Маргарита, — бурно обрадовался Эшбах, — только по-русски! Исо фсех сил… Изо в-всех сил борюсь с акцентом!
— Ладно! — рассмеялась Рита. — Присаживайтесь!
— Третьим будешь! — ухмыльнулся Изя.
Пожав руки «коллегам на час», Андреас присел, поправил очки…
И сразу же, словно дождавшись непроизвольного движения, порог Круглого зала переступил Аркадий Натанович. Затоптался смущенно, усмехаясь в усы, заоглядывался…
Массовка истово захлопала в ладоши, а тут и Борис Натанович боязливо выглянул из-за широкой спины брата. Аплодисменты усилились.
— Прошу! — заулыбалась Рита, усаживая дорогих гостей. — А мы устроимся между… Наташ!
— Иду! — Ивернева не шла, а дефилировала. Строгий дресс-код не мешал ей озорничать — в рисунке походки четче выделились эротические штрихи, вроде дразнящего покачивания бёдрами.
— А Инна Федоровна? — огорченно спросил Григорьев.
Дворская, что усаживалась за отдельный стол между колонн, заставленный селекторами и пультами, весело ответила:
— А я сегодня за модератора, Дмитрий Палыч! Да вы не волнуйтесь, я и отсюда спрошу, если надо!
— Приступим! — тряхнула челкой Рита, мостясь между Григорьевым и Аркадием Стругацким. — Да, чуть не забыла! — Сплетая пальцы, она оглядела троицу приглашенных. — Товарищи, вы только не бойтесь сказать лишнее или затянуть паузу. Мы же не в прямом эфире! Любую оплошность вырежем, и всё будет гладко… Левицкий?
— Всё готово, Маргарита Николаевна! — бодро отрапортовал режиссер.
— Начали!
— Добрый день! — Талия сладко улыбнулась в объектив. — Сегодня у нас необычная встреча. Не с учеными или первопроходцами, а с теми, кто сорок лет подряд открывает для нас новые планеты, вступает в контакт с иными цивилизациями, и строит прекрасный, чистый и безопасный Мир Полудня. Аркадий Натанович и Борис Натанович Стругацкие!
Братья неловко поклонились, а Рита уловила в их глазах молодой блеск. Мальчики не взрослеют, стареют только…
— Мы не большие любители всяких интервью, — ворчливо, однако с улыбкой проговорил Аркадий Натанович, — но тут мы сами виноваты… Ну вот как откажешь двум прекрасным женщинам?
— Трем! — строго поправила его Инна.
— Извините, Инночка, — покраснел Стругацкий, прикладывая пятерню к груди. — Оговорился!
— Прощаю! — важно молвила Дворская.
По залу прошелестели добродушные смешки.
— Можно мне? — поднял руку Борис Натанович.
— Слушаем вас! — поспешно разрешила Рита, радуясь втихомолку. Хорошее начало — живое, человечье, без деревенеющего официала, зато на позитиве.
Стругацкий-младший немножко нервно поправил очки.
— Нас постоянно спрашивают, и часто — с горечью, почему мы отдалились от Мира Полудня, почему ударились в социальную фантастику, доходя до сюра и откровенной мистики… — постепенно успокаиваясь, писатель малость расслабился. — Признаюсь, у нас, у обоих, особенно у меня, не хватило иммунитета, чтобы противостоять поветрию либерализма…
— Нет, — Гарина серьезно качнула головой, — мы не вырезаем искренность.
— А в результате… — подхватил Аркадий Натанович, и поспешно перебил сам себя: — Спасибо, Рита! А в результате, Мир-Полудня-который-будет-обязательно-построен превратился для нас в Мир-Полудня-который-кто-то-выдумал. И ведь семидесятые годы как будто подтверждали этот унылый, упаднический вывод! А мы — вот, честное слово! — только к концу восьмидесятых начали замечать перемены. Как будто, знаете, покинули свою башню из эбенового дерева — и сильно удивились! А чай-то, который «со слоном», оказывается, в свободной продаже… И жена моя не давилась в дикой очереди за модными сапожками, не переплачивала спекулянтам, а просто зашла в обувной, и купила…
— А моему Андрею путевку в месткоме дали, как передовику… — неловко усмехнулся Борис Натанович. — Куда-то на Мальдивские острова…
— Да это еще… — махнул рукой старший брат. — Лет пять назад! Фото получились… Как будто из рая земного!
— А где Андрей Борисович сейчас? — живо поинтересовалась Наталья.
— В Чехословакии, — охотно откликнулся младший. — И он, и Светлана. Работают там вместе…
— В общем… — шумно вздохнул Аркадий Натанович. — Какая-то затянувшаяся инерция — и мышления, и ожиданий… Вы только не подумайте, что мы не стерпели житейских тягот или с жиру бесились. В блокаду я был комсомольцем — и кошек ловил, готовил из них жаркое… Вот когда трудно было! И всё же я твердо, как Мальчиш-Кибальчиш, верил в устои и скрепы. Просто истончилась, ушла наша вера, а за ней и надежда пропала. Но разве причина этого — в суровости Сталина или в троцкизме Хрущева? Нет же! Мы сами виноваты, несчастная «прослойка», с нашей потрясающей наивностью! Самый рафинированный образчик советской интеллигенции — академик Сахаров, престарелый инфантил… Да и мы с Борисом не лучше — «зависли» на все девяностые, словно залипли в безвременье! В наших книгах сгустилась меланхоличность, эмоциональная отчужденность и разочарование — вопреки мощному росту, вопреки прибывавшей свободе и окрепшему братству, вопреки реалу! Что мы тогда наваяли? Ну, домучили «Дни Кракена». Взялись за «Бессильных мира сего» и «Поиск предназначения». Года три писали и переписывали «Летят утки»… Но вот теперь, с высоты «нулевых», я воспринимаю то время, как пору стариковской усталости… но и выздоровления — реконвалесценции, как медики говаривают. — Хмыкнув, он неловко усмехнулся. — Знаете, девчата, если раньше мы морщились, завидя плакат «Наша цель — коммунизм», то теперь — задумываемся. Надеемся даже!
Рита серьезно кивала, вторя откровению. Тот настрой, которым «переболели» братья, окрашивал в безрадостные тона жизнь миллионов советских людей, убедивших себя, что СССР не способен одержать победу в экономической борьбе с Западом, что импортное — всегда со знаком качества, а наши не потянут… не обеспечат… не сумеют… не догонят…
Мама у нее была именно такой. Вот папа, тот верил, а мама… Гарина улыбнулась, вспоминая, как растерялась «баба Света», увидав внучку в изящном джинсовом костюмчике. Юлька смеялась, доказывала, что это никакая не «Montana», и не «Wrangler», а нашенская «Bolshevichka», а бабушка лишь головой качала в застарелом предубеждении…