Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17

Большаков Валерий Петрович

Мои губы повело в улыбку, и я снизил скорость. Да и чего гнать? Обязанности Секретаря ЦК по науке и образованию следует исполнять солидно и основательно…

«Волга» разочарованно фыркнула, сбавляя бег, и молодые сосенки по сторонам проспекта Козырева уже не мелькали, а плавно скользили мимо, вороша хвою под ветром.

Новеньким коттеджам с покатыми крышами негде было прятаться — тенистые деревья выжили не все — и дома в один-два этажа грелись на солнце, лоснясь пластмассовой черепицей.

Я представил себе рассеянное облако золы, оставшееся от здешних рощ, кремированных в горловине «прокола», и как оно плывет в кромешном мраке дзета-пространства, где даже Солнце — черное. Траурный кругляш

железной звезды едва выделяется в небе, подсвеченный ореолом блёклых протуберанцев, а вокруг — бесконечная пустота, лишь где-нигде калятся огоньки догорающих семи-квазаров…

Поёжившись, вывел машину на площадь, взятую в окружение присутствиями — исполком, горком партии, почтамт, автовокзал и станция надземки словно брали ее в скобки, но не замыкали. Поедешь направо — попадешь к КПП. Поедешь налево — очутишься у цехов НПО «Элрон-Нортроникс». А прямо покатишь…

Одолев длинную липовую аллею, я выбрался к «Китежграду» — экспериментальную школу-интернат для детей-паранормов возвели в виде древнерусской крепости: на невысоких травянистых холмах срубили башни высокие из бревен добротных, да стены сложили мощные, а уж за стенами теми и вовсе расстарались — палаты дивные выстроили…

У городских врат, фланкированных шестигранными башнями-вежами, притулилась стоянка для повозок самобеглых. Там-то Михаил свет Петрович и оставил «Волгу» свою, с дышлами хромированными…

На проходной меня встретил Дик Сухов — Рита лично зазвала бывшего военпреда в ЭШИ на должность завхоза. Пенсионер, скучавший на заслуженном отдыхе, согласился с великой радостью.

«Прямо как тот сквиб у Джоан Роулинг… Аргус Филч, кажется, — посмеивался он. — Маг из меня никакой, а с маглами жить — тоска!»

— Дик Владимирович, мое почтение! — мой рот расплылся вширь. — Как детишки? Как делишки?

— Жив! — залучился Сухов. — Сама Сосницкая обследовала давеча, удивлялась очень: метакортекс, говорит, в наличии, и психодинамическое поле генерируется, но почему-то спонтанно и неуправляемо — энергия мозга копится, копится, а потом ее надо как-то разряжать! Да я и привык уже, говорю… А врачиня мне: «Нет-нет-нет! Будем исследовать, и обязательно найдем причину!»

— Светлана найдет, — улыбнулся я. — А Борис Натанович… Он, вообще, здесь?

— Натаныч во втором учебном корпусе должен быть… Где-то там, короче!

— Ага, понял…

Второй учебный корпус выглядел, как терем царский — наличники резные, колонны витые, балясины на балконах-гульбищах точеные, а кровля «бочкой» выделана, да тёсом крыта.

Откровенно говоря, в моем рвении, как Секретаря ЦК проглядывали и личные мотивы. Я, наверное, еще с прошлого года, когда секретная, но выполнимая миссия «Дети Тумана» лишь оформлялась, задумал пристроить в будущую школу-интернат свою Наталишку — с первого класса. Тут, среди своих, она точно вырастет «и умной, и верной», а главное — раскроет свой талант.

Маришка точно будет «за», осталось Васёнка уговорить…

Поднявшись на крыльцо, я просунулся в дверь, в залитые желтоватым, медовым светом сени-фойе. Пахло свежим деревом, а откуда-то долетало эхо разговора.

— Кто-кто в теремочке живет? — вопросил я громким голосом. — Кто-кто в высо-оком живет?

После недолгого молчания трубно разнеслось:

— Я, писака-задавака! А ты кто?

— А я научник-недоучник!

Довольный хохот загулял по коридору, являя Бориса Натановича, прячущего радиофон, но не попадающего в карман. С пятого раза ему это удалось.

Председатель экспертного совета затряс мою руку, и повел важного гостя под лоснящиеся бревенчатые своды.

— Какой-то дурачок из Минпроса советовал стены покрасить в голубенький, а потолок — в беленький! — живо заговорил он, поправляя очки. — Представляете? Да вы только

гляньте, цвет какой у дерева! А текстура? А запах?! Даже полы… — «писака-задавака» топнул ногой, но слабый отгул угас в момент. — Лесинами толстенными выложено! — похвастался он. — «Изнакурнож» отдыхает… Да плотники и сами довольные уехали — мы их не обидели… главное же — для деток старались! А спальный корпус? Светёлки, горницы, башенки-смотрильни! Сказка! Ребятни мало пока — девять человечков, девочек и мальчиков. Светлана обещает еще четверых оформить. Хотя… Если честно, страшновато как-то. Сама-то школа стоит, к первому сентября мы тут всё оборудуем. А учить как? От Высокой Теории Воспитания одно название пока! Мы уже и генетиков подтянули, и… Нет, нельзя сказать, что наши методики совсем уж «табула раса»! Вот, к примеру, все дружно согласились, что один Учитель будет вести группу учеников и учениц все десять лет, а в группе должно быть четверо-пятеро… шестеро от силы. И что заниматься они будут по двенадцать-четырнадцать часов в день, но непременно разными предметами. Кончился урок математики? Учимся водить машину или отправляемся в лес, на урок ботаники — что там растет и зреет. Пусть знают, какую травку можно заваривать… или где найти дикий лук для ухи! Зимой обязательно коньки и лыжи… Ну, и клюшки с шайбой! Летом — велики да байдарки. А вот как отыскать в дитёнке его талант… По форме ушей? Тестировать? Вот у нас тут Анечка из Волгограда… У нее врожденная грация и чувство ритма. Ходила недолго в секцию художественной гимнастики… правда, к балету равнодушна. Так в этом ее способности? В пластике? Или истинный Анин талант еще не раскрыт? Вдруг, да в душе она физик? Или лирик? Трудно! — широко улыбнулся Стругацкий. — Но интересно! О, совсем я вас заговорил… Пойдемте в кабинет!

— Да ладно, — мои губы отзеркалили его улыбку. — Всё, что хотел, я уже услышал. Давайте, прогуляемся лучше по вашему Хогвартсу…

— Да куда там тому Хогвартсу! — пренебрежительно фыркнул Борис Натанович. — Тут-то всё настоящее — и чародейство, и волшебство… Пойдемте, покажу вам нашу школьную обсерваторию. И столовую заодно!

Мы вышли, и я снова испытал удивительное ощущение соития времен. Бревенчатые терема на подклетях, рядом — крепостная стена с заборолами… Окружающее, по идее, должно утягивать в глубокую старину, а душа, напротив, соприкасалась с грядущим, с тем самым «прекрасным далёко».

Выйдя на солнце, я прижмурился под накатом тепла и света.

«XXI век. Утро».

Четверг, 17 июня. День

Ялта, набережная В. И. Ленина

Тяжко было Ромуальдычу. Такое ощущение жило в теле, как будто для него одного резко выросла сила тяжести. И гнетет, гнетет… Столько усилий прикладываешь, чтобы просто встать! Да и каждый шаг дается нелегко. А сядешь… Вроде бы, и полегчает, но только в первые секунды. Выдохнешь — и понимаешь, что тянет к земле по-прежнему.

С трудом выйдя на балкон, ласково отмахиваясь от Маруаты, подставлявшей покатое плечико, Вайткус опустился в кресло — сантиметр за сантиметром, как в замедленной съемке.

«А мой-то черёд… Всё ближе и ближе», — подумалось Арсению Ромуальдовичу.

Странно… Еще вчера мысль о Вечности вызывала в нем бурный протест, ужас и негодование. Это какой-то писатель-торопыга, не делая паузы, чтобы подумать, ляпнул глупость. Старики, мол, устают жить и не боятся смерти! Чушь.

Именно дедов больше всех пугает прощание навеки и уход в никуда, ведь они ступают по самому краю жизни. Что — молодежь? Даже те, кому за тридцать, уверены, что впереди у них бесконечное число лет. Но, чем старше становишься, тем лучше понимаешь — у всего имеется конец…