Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
— По давней традиции, самым крупным и красивым самоцветам давали имена… Вот эту шпинель, — он поднес к объективу блестящий ярко-красный октаэдр, держа его двумя пальцами, — мы назвали «Шарлотта». А вот этому синему сапфиру дали имя «Анна Почтарь»…
— А потом мы вспомнили еще трех прекрасных женщин, — с воодушевлением подключился Строгов, — которые больше всех ратовали за наш полет, которые убедили сомневающихся и не дали отодвинуть экспедицию на месяцы и годы! Это бессменные ведущие передачи «Звезда КЭЦ»!
Бельский улыбнулся, глядя в сияющие
— Этот «червлёный яхонт», как говорили в старину, получил имя «Инна Дворская». А вот минерал фианит, который на Земле не встречается в природе, но на Церере мы его добыли — и назвали «Маргарита Гарина»! И третий «именной» кристалл… — он продемонстрировал ярко-синий иттрогранат почти идеальной формы — ромбододекаэдр размером с грецкий орех. — Ивернит! Знаменитый преподаватель Горного института Дмитрий Павлович Григорьев так назвал минерал в честь геолога Максимилиана Ивернева, дедушки Натальи Иверневой!
Оставив в покое камеру на треноге, Бирский скорчил Шарлотте страшную гримасу, донося то ли просьбу, то ли приказ — сыграть «учителку», в манере Кристы Маколифф. Женщина понятливо улыбнулась, и повела рукой в сторону довольно большого иллюминатора, заделанного целой стеклянной плитой:
— Наш корабль разгоняется в Поясе астероидов. Обычно художники в детских энциклопедиях изображают эти места, как настоящий поток глыб и каменных гор, несущихся в пространстве. Но это не так! Советские зонды «Тест-3» и «Радиант» полгода летели в плоскости Пояса астероидов, пока не высадились на Палладе и Весте, а других тел их чуткие локаторы не заметили в окружающей пустоте… Но красавицу Цереру язык не поворачивается астероидом называть — ведь это шар поперечником чуть ли не в тысячу километров, вобравший в себя третью часть массы всего Пояса астероидов! Право, если Фаэтон на самом деле существовал, то вряд ли он был больше нашей Луны…
Бельский тихонько присел на стул, приделанный к полу, и продолжил любоваться Шарли. Его душевный барометр показывал «Ясно», а уж как измерить счастье, конструкторы приборов не ведали.
Вон, на женском пальце поблескивает колечко… Питер растянул губы в умилении. Шарлотта строго сказала ему, что они пока только обручены, что ей надо будет сначала получить гражданство СССР — это пункт первый ее плана. Чуть позже они распишутся в ЗАГСе Звездного городка и сыграют свадьбу. Это пункт второй…
Его робкое предложение — сначала получить «Свидетельство о браке», а уже потом «Вид на жительство» — любимая ласково отвергла. «Я беременна, — сказала она, — и должна думать о будущем нашего ребенка…»
Пётр долго таскал на руках свою ненаглядную — по всем отсекам и палубам, пока не затащил в каюту. Но раздевать не стал — мало ли… Пришлось невесте самой скидывать с себя всё лишнее, и уговаривать жениха…
Бельский вздохнул. До Земли еще далеко…
Вечер того же дня
Земля,
Дмитрий Павлович Григорьев уже больше месяца не покидал квартиру — сдавал организм. «Сколько же можно!» — кряхтел Дэ Пэ.
И то правда… В ноябре ему стукнет сто два года, а он-то, помнится, и до восьмидесяти не мечтал дотянуть! Дотянул…
Профессором Григорьев остался, но это всего лишь звание, а вот преподавать, вещать с кафедры, пересаживать в чистые, девственные мозги ростки собственного разумения… О, это пора давно пройденная. Куда ему лекции читать! Лет десять назад он еще водил экскурсии, показывал богатые минералогические коллекции Эрмитажа, а теперь — всё. И эту позицию оставил, сдал противнику, отступил… Нынче его квартира — последняя линия обороны.
Хорошо, хоть доставка работает… Позвонишь, переведешь денежку, а полчаса спустя — звонок в дверь. «Булка — одна штука, сосиски — полкило, чай цейлонский — одна пачка, сахар — полкило, масло сливочное — триста грамм…» Получите и распишитесь!
До дверей он еще дошаркает…
Весь мир, весь огромный город нынче сузился до профессорской «двушки». Раньше хоть в магазин спускался, по парку гулял, и — вот. Видать, подходит срок…
Григорьев осторожно присел в любимое кресло. По идее, эту развалину давно выбросить пора, на свалку увезти, да всё откладываешь, откладываешь… Привык он к этому седалищу. Сроднился с ним.
«Подходит срок…» — Дэ Пэ криво усмехнулся. Да уж, куда там… Вышел он давно, срок этот. Конец уж близок. Не маячит вдалеке, а рядом совсем. Холодит…
Скользнув глазами по книжным полкам, Дмитрий Павлович зацепил взглядом фотографию Инночки Дворской, и заулыбался. Сразу потеплело на душе.
«Инночка…»
Пушкинские строки не раз приходили ему на ум, но он лишь воздыхал тяжко. Всё, что ему осталось — любоваться женщиной, будившей в нем полузабытый трепет и те самые «благотворные порывы». А ведь Инна еще и умница вдобавок!
Ей одной он рассказывал всё, не утаивая ничего, и не приукрашивая. О дальних походах — через пески и горы, болота и дебри тайги. О научном поиске, о деле всей жизни.
Инночка даже пару раз заглядывала к нему в гости, и потом профессор еще долго принюхивался — и блаженно жмурился, улавливая аромат женских духов…
С Инной было интересно беседовать, ум её быстр и точен. Заслуженная артистка СССР понимала речи минералога и однажды призналась, что пишет книгу об их встречах и разговорах.
«Это слишком интересно и важно, — восклицала она, — чтобы держать только для себя, в своей памяти! Знаете, я в школе читала „Занимательную минералогию“ Ферсмана. Сравниваю с тем, что услышала от вас, и понимаю — скукотищу он писал! Вот, честное слово, переработаю свои конспекты — папа мне поможет — и сразу издам! Я уже и название придумала: „Беседы с профессором Григорьевым о минералах и самоцветах“! Звучит?!»
— Звучит… — выговорил Дэ Пэ вслух, и встрепенулся. — Ах, ты, мерзкий старикашка! Пропустишь же!