Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
«Вот чес-слово, уйду! Надоело. Оставлю НИИВ на Киврина, и пусть рулит! А мне будет, чем заняться…»
Подъехал канареечно-желтый «ЛиАЗ», и я живенько поднялся в салон. Благонамеренно кинул в кассу пять копеек, открутил себе билет, додумывая то, что принял поначалу за шалости ума.
«А почему бы и нет? Провернем хронодиверсию — и на покой! Ага… Сам же взвоешь через месяц! Покой нам только снится…»
Я с жадностью глядел за окно, будто сличая увиденное с тем, что запомнилось. Автовокзал… Мост через Южный Буг… Слева открылась лодочная станция, чуть выше завиднелась крыша «родной» 12-й школы, а вдали
Я вышел у Дома Советов, ничем не выделяясь в толпе первомайцев — моложавый мужик в болгарских джинсах «Рила», да в простеньком пиджачке поверх белой фланелевой рубашки.
Лишь туфли выбивались из стиля — я обул мои любимые «саламандеры», здесь и сейчас — страшенный дефицит.
Стрелки часов уперлись в полпятого, но спешить мне было некуда. Я перешел улицу Ленина, миновал сквер и выбрался на площадь.
Мои губы непроизвольно сжались.
Серый памятник Ленину, что вытягивал руку с постамента, в «Гамме» сняли, а все урны и оградки вокруг выкрасили в жёлто-голубой. Стяг той же петлюровской расцветки реял над куполом… Уж не знаю, как «укрофашики» переименовали Дом Советов — «декоммунизация» начинается с дебилизации.
Я усмехнулся. Тем и хороша «Альфа» — этот мир привит… будет привит от коричневой чумы и от «жовто-блакитной» чумки.
Однако, пора. Пять скоро.
Я устроился на лавочке у подъезда, узнавая и высокие, тяжелые створки дверей, и даже подстриженные кусты. Лет десять тут прожил, если не больше…
Положив ногу на ногу, я делал вид, что углубился в чтение, шелестя свежим номером «Южной правды».
Первой продефилировала Настя. Совсем еще юная, она не жалась, пряча весьма заметные груди, а шагала гордо и прямо, стройненькая и хорошенькая. Даже не глянула на меня…
«Да кому ты нужен, мерзкий старикашка?..»
Пятью минутами позже я замер, холодея — приближались мои родители. Мама… Красивая молодая женщина, она что-то оживленно рассказывала отцу. Папа…
Былая боль, притупившаяся за годы, ужалила, заставив корчиться в душе. Многое бы я дал, лишь бы вернуться обратно — и спасти отца! Увы, гадский постулат Новикова не позволит этому случиться.
Мне не уберечь папу, а Наташеньке не выручить маму. Никак…
Вздох был глубок и горек.
Гарины давно скрылись в подъезде и поднялись к себе, а я всё сидел и ждал чего-то.
Тяжело встав, словно вспомнив о предпенсионном возрасте, я шагнул в подъезд.
Снять полушарие молочного стекла с плафона было делом минуты. Прикрепить модуль ингибитора короткой памяти, запитать его от сети, вставить обратно стеклянную полусферу… Всё.
Потоптавшись у дверей 55-й квартиры, жадно ловя приглушенные отзвуки скрытой жизни, я медленно спустился вниз и вышел на улицу.
Помнится, было у меня желание бродить по улицам Первомайска до темноты… Было, да прошло.
Хмур и подавлен, я доехал на автобусе до «устья» или «истока» улицы Советской, и спустился к мельнице-заброшке, на берег Синюхи.
Течет себе вода, и течет… Бессмысленные моллюски отсасывают питательную дрянь из речных вод… Зачем? Чтобы мы хрустели створками их выморочных раковин?..
…Я запыхался, пока спускался по останкам
Страхи не беспокоили меня, но и радости не задевали. Вокруг густела энергосфера, обволакивая «ВРИО попаданца», поигрывала ветвящимися сполохами.
— Всё будет хорошо, — через силу, будто назло, вытолкнул я, — и даже лучше!
Глава 13
Воскресенье, 18 августа 1974 года. День
Красноярский край, Ново-Яртыш
Талия потянулась, запрокидывая голову — жаркое солнце коснулось щёк, тронутых смуглинкой, лаская и тревожа.
Неделя прошла круговертью дел, ничтожных, но нужных мелочей. Скажем, перебрать аптечки — и решительно выбросить в помойное ведро просроченные таблетки.
«Марина» даже на стройке побывала, в этом лесу железобетонных колонн, чьи «сучья» — стальные двутавровые балки — сплетались в видимый объем будущих цехов.
И всюду она натыкалась на Мишу, словно настойчиво искала его — и находила. В одних брезентовых заляпанных штанах и в оранжевой каске, загорелый до черноты, мальчик упорно ворочал лопатой, перемешивая раствор. Или ловко скручивал проволокой ржавые плети арматурин. Или таскал носилки, напрягая и руки, и плечи, и узкую спину, и даже шею — блондинистые вихры торчали из-под каски, слипшись от пота.
Мальчик… В том-то и дело, что мальчик. А она — девочка…
Дни не проходили даром. Ее взгляды, ее улыбка, «нечаянные» прикосновения разжигали Мишину фантазию, уводя на самый край. Угольку в «горнило страсти» подбрасывала и сущность паранорма — Гарин ощущал в Талии симпатию к себе, и понятная застенчивость уступала отчаянной смелости, даже дерзости.
Ивернева держалась со всеми ровно и равно — шутила, подпевала вечерами у костра, но никого не выделяла. Кроме Миши. Однако никто не замечал их кратких и как будто бы случайных свиданий.
Стройотрядовцы каждый день наведывались в медпункт, Но «Марина» вежливо гнала «мнимых больных». А вот Гарин…
Вчера она его поцеловала.
Это произошло спонтанно. Подошла Мишина очередь наколоть дров для «поварешки», и Гарин, сняв «целинку», чтобы не испачкать, взялся за колун.
Иные чурки он разваливал с одного удара, а уж, когда в поле его зрения зацвела красавица-врачиня… Как тут не выхвалиться?
И шаткая поленница, и бревна, распиленные на чурбаки, и сама колода прятались на задах лагеря, занимая маленький пустырь, сплошь усыпанный щепками и ошметками коры.
Дощатые и бревенчатые стены сарайчиков, складов и прочих кандеек укрывали дровяник от посторонних взглядов, и даже громкие голоса глохли, почти не достигая ушей.
— Здорово у тебя получается! — улыбнулась Талия, прислоняясь плечом к занозистым доскам, чью первозданную желтизну еще не затемнили дожди. Одета женщина была, как всегда — в форменные брюки и футболку, чья тонкая ткань излишне явно облегала груди, дразняще выпячивая соски. Поэтому, хоть и жарко было, приходилось накидывать на плечи белый халат. А, впрочем, он плоховато смазывал великолепные очертания «бидструповской» фигуры. И восхищение, пополам с вожделением, прекрасно читались в гаринском взгляде.