Цикл романов "Целитель". Компиляция. Книги 1-17
Шрифт:
Яркие губы женщины дрогнули, изгибаясь в улыбке, благодарной, немного даже игривой, и донесли пароль:
— Я по объявлению. Вы еще не продали ковер?
Гарин даже зажмурился, до того голос незнакомки был нежен и приятен — он вливался в уши, пробуждая светлые мысли и темные хотения, — поэтому не сразу понял, отчего вскинулась женская бровь.
— Да! — выпалил он, путаясь с отзывом. — То есть… Нет, я его только пропылесосил и расстелил. Проходите, пожалуйста!
— Благодарю, — брюнетка взмахнула ресницами, нагоняя на Мишу блаженную оторопь,
Гарин выдохнул, мотнул головой, словно стряхивая морок, но нет — глазам нужно было непременно видеть прекрасную гостью.
— Здравствуйте, агент «Розенбом»! — протяжно сказала гостья, стаскивая с себя пальто. — Меня зовут Наталья Павловна Черных, оперативный псевдоним — «Белоснежка». Я — тот самый резидент СБС в «Гамме»… Ее сиятельство предупреждала вас?
Миша ощутил некое успокоение, наблюдая за тем, с какой небрежной элегантностью раздевается «Белоснежка». Приняв пальто, он заботливо повесил его на плечики, и усмехнулся.
— Вы уж извините бестолкового агента, — заговорил он, невольно подпуская в речь бархатистые обороты, — но я чуть ли не наизусть знаю книги Ефремова, а «Лезвие бритвы» — особенно…
На щеках женщины вспыхнул румянец, а ресницы дрогнули, опускаясь — и пряча смятение.
— Я… — вымолвила «Белоснежка». — Простите… Обычно в «Гамме» это срабатывало. Понимаете… Я сама из «Беты», но… — она покусала губку, словно не решаясь открыться. — В нашем мире Ефремов не написал «Лезвия бритвы», он ограничился повестью «Черная корона». Я впервые прочла роман в «Альфе», где жила настоящая «Тата Черных» — такой паспорт дал ей Дерагази… На самом-то деле ее звали Тасей. Таисией Абрамовой, как и мою маму… Она — двойник «Таты» из этого мира… А вот мой папа — из «Альфы»! Тот самый Мстислав Ивернев…
— Здравствуйте, Наталья Мстиславовна, — произнес Гарин, ощущая затрудненность — и в речи, и в движениях. — Здравствуй, Наташа…
— Я — Тата…
Весь белый свет как будто расплылся, отодвигаясь на второй и третий план. Михаил видел только Тату.
Сердце гулко бухало в груди, лёгкие запышливо качали вдохи с выдохами, а женщина не просто вторглась в Мишино личное пространство, она прижималась к нему всё крепче… И куда делась ее одежда?.. А его? И пусть…
Мужские ладони елозили по гладкой женской спине, проскальзывая с узенькой талии на крутой изгиб бедра, вминаясь в упругие ягодицы… Миша притиснул Тату, и лишь теперь ощутил, что они не стоят, а лежат.
«Я так и не убрал постель…» — мысль закружилась гаснущей искрой.
— Милый… — откуда-то из космоса доплыл жаркий шепот. — Я так долго искала тебя… Ждала…
Гарин накрыл вздрагивавшие сухие губы поцелуем — и Тата как будто растворилась в нём. А он в ней. Оба стали единой волной, что лениво катится под небом вечности, валом вздыбливая океан любви, а прибой еще так далёк…
…Первой шевельнулась Тата. Дремотно улыбнувшись, она не стала разнимать руки мужчины, замершие в тугом объятии, а дотянулась губами до его исцелованной шеи, прижалась
— Ми-иша-а… Мишенька-а…
— М-м?
— Тебе хорошо?
— О… Очень… Что это было?
— Слияние… Нет-нет, не выходи… Полежим просто так…
— Тата…
— Что, миленький?
— Уже вечер?
— Не-а… Во-он часы на стене… Мы были вместе шестнадцать минут.
— Всего? Надо же… Тата, больше всего на свете я хочу быть с тобой… Весь этот день… И всю жизнь.
— И я…
— Странно… Всё странно… Мы знакомы каких-то полчаса, но я понимаю, я чувствую, что люблю тебя… Разве так бывает?
— Бывает… Я тоже очень, очень тебя люблю! Будто я давным-давно знала, что ты есть, что ты мой, а я — твоя… Мы расстались, надолго-надолго, и вот — встретились. Здорово, правда?
— Правда… Чистая, беспримесная… Хочешь вставать?
— Не-а. Давай, еще немножечко поваляемся? Хи-хи…
— Давай…
Губы — ее и его — притерлись в долгом поцелуе, и время деликатно замерло.
Среда, 7 ноября. День
«Альфа»
Ново-Щелково, проспект Козырева
Сотрудники НИИВ не стали мудрить — сдвинули столики в столовой, да и накрыли, по выражению Киврина, «для выпить-закусить». А как вернулись с демонстрации, так и сели. Посидели, поболтали, дождались своего любимого директора, принимавшего парад с трибуны Мавзолея, и откупорили заветные сосуды…
Час спустя градус «теплой, дружеской атмосферы» существенно повысился.
— Ну, за Великий Октябрь мы уже пили… — не сразу сосредоточился Виктор Корнеев, до самой пенсии остававшийся «Витьк ом». — Тогда… Выпьем за Красный Октябрь!
— Октябр-р! — хихикнула Томилина.
— Товарищу Корнееву больше не наливать! — строго сказала Лиза Векшина.
— А компот? — расстроилась Ядвига.
— Компот можно, — милостиво дозволила Наталья Киврина.
Грея коньяк на дне бокала, я держал его на ладони, пропустив между пальцев тонкую стеклянную ножку. Подумал, и встал.
— Товарищи! Я предлагаю выпить за нашу Леночку… Ладно-ладно, за Елену Павловну! Но прежде мы вам кое-что покажем… Фокус-покус!
Браилова поднялась, удивительно молодая и красивая, улыбнулась мне, как заговорщик заговорщику, и включила огромный, на полстены, экран.
— Лена еще месяц назад совершила поистине эпохальное открытие… — проговорил я, и улыбнулся: — Леночка, не морщись, это правда! Она додумалась до мгновенного перемещения в пространстве…
Браилова, вздохнув, вывела на экранную стену заранее подготовленную презентацию «пространственного транспозитационного манёвра».