Циклоп в корсете
Шрифт:
Мне и самой не верилось. Кроме нас, из России этим рейсом летело еще трое ребят. В аэропорту нас должны были встретить и раскидать по тем местам, где нам предстояло жить. Трое великовозрастных придурков хором мечтали попасть на Канары и убирать там днями и ночами напролет пляжи или разливать коктейли для отдыхающих. И так три года. После чего получить вид на жительство и уже получать за эту же работенку деньги.
Как бы там ни было, но про наркотики они пока и не вспоминали, слишком много было за прошедшие дни других впечатлений. В центре нам с Маришей предложили пройти курс очистки крови, но мы заверили врачей, что это совершенно излишне.
В полете нам дали холодный кусок жареного мяса с консервированной кукурузой и изумительно черствую булочку, которую стюардессы специально приберегали для нас в течение нескольких месяцев. Пока я сражалась с обедом, Мариша изучала бланк договора. То есть это только так называлось – бланк. На самом деле это был полный расклад того, что можно и чего нельзя нам делать, на десяти страницах.
Выяснив, что нам возбраняется удаляться без сопровождения от нашего будущего места пребывания больше чем на двадцать метров, Мариша приуныла. А запрет относительно сигарет и спиртного окончательно подорвал ее дух. Кроме того, нам нельзя было иметь карманных денег и еще много разных «нельзя». Зато можно изучать испанский с помощью захваченных из дома словарей и местного населения, а также пытаться выбиться в начальство.
Попутно мы выяснили, что руководители христианского центра, занимающегося наркоманами, в прошлом и сами были больны этой дрянью. В этом, конечно, был свой смысл, так как никто лучше бывшего наркомана не знает, что сейчас нужно его подопечному, чтобы удержаться на шатком верном пути. Именно эти бывшие наркоманы и встретили нас в аэропорту.
– Неплохо они тут устроились! – присвистнула Мариша, увидев, на каких тачках приехали за нами.
На белом «Мерседесе» приехала девушка Маша, единственная говорящая по-русски. Девушкой она была лет двадцать назад, но до сих пор так этого и не осознала, и одевалась она по моде, которая была в ходу у шестнадцатилетних. Впрочем, двое ее спутников, несмотря на седину, были одеты ей под стать. Короткие шортики, майки без рукавов и какие-то плетеные тапочки. Жара стояла страшная. А по местным меркам было скорей прохладно, но нам, которые только несколько часов назад простились с октябрьской сыростью, показалось, что мы попали в кипящее масло.
– Оч-чень рады! – процедила Маша сквозь зубы, и церемония приветствия была закончена.
Двое испанцев – один худой, а второй жирный, – приехавшие с ней на красной «Мазде», оказались более приветливыми. Но так как мы не поняли ни единого слога из их речи, то разницы большой не было. Испанцы принялись делить нас между собой. Так как при этом они пользовались жестами и сыпали названиями, то мы поняли, что нас с Маришей собираются разделить и разослать в разные места. Ее в Сарагосу, а меня в Толедо. Этого еще не хватало! Мало того, что мы не представляем, где искать Милу, так мы еще и друг друга искать будем.
Мариша мило улыбнулась одному из испанцев и отвела его в сторонку. А оставшийся начал грызться с Машей из-за троих парней. Так как время от времени Маша переходила на русский, а порой на английский (должно быть, ослабленный многолетним приемом наркотиков мозг отказывался запоминать больше сверх необходимого испанских слов), то я получила представление, что карантин у них уже неделю как переполнен. А так как мы выглядим вполне здоровыми, то давайте отправим их к тем, которые прибыли
В это время вернулись Мариша и второй испанец, как-то загадочно улыбающийся и кидающий на меня многозначительные взгляды. К тому времени, как он начал мне заговорщицки подмигивать, намекая на какую-то тайну, в которую его посвятили, я уже все поняла. Я достаточно хорошо знала свою подругу, чтобы представить, что она там наплела про наши с ней отношения. Какая гадость! В жизни не занималась этим ни с одной женщиной, даже если она моя лучшая подруга.
– И еще пришлось добавить пять сотен, – шепнула мне Мариша. – Иначе не верил, что мы не можем провести друг без друга ни единого дня, точней, ночи.
– А откуда у тебя деньги? – удивилась я.
– Пришлось потребовать у Франца мое содержание на несколько месяцев вперед. Сказала ему, что еду подлечить расшатавшиеся нашим расставанием нервы. Что совершенно больна и подаю на него в суд за моральный ущерб, причиненный мне нашим скорым разводом.
– И он поверил?
– Не знаю, поверил или нет, но денег выслал. Так что у меня осталось еще тысячи полторы, – сказала Мариша. – Но тут это практически не деньги. Пабло сказал, что нас отправят в Лериду. Там очень мило, ресторанчик и отель. Будем там работать.
– А Мила?
– Про Милу он ничего не знает. Я показала ему фотографию. Ему такая девушка не встречалась, – сказала мне Мариша.
– Еще бы, он, наверное, вытаращился на ее ляжки, а про лицо и думать забыл.
– Я показала самую приличную, – сказала Мариша. – Там, где она в халатике.
Я фыркнула, и на этом мы тему закрыли. Наш Пабло (который толстый) погрузил нас и еще одного парня к себе в машину, а Маша забрала двух других парнишек. Ничего не хочу сказать про нее плохого, но она выбрала тех, что посмазливей. Ехали мы долго. Во всяком случае, нам показалось, что долго, на самом деле там вряд ли было больше сотни километров. Но из-за непривычной жары, теплой одежды и жажды дорога показалась нам длинней того пути, что проходили крестоносцы до Палестины.
Мы миновали уже несколько миленьких селений, окруженных садами, где росли апельсины, лимоны, оливы и виноград. Наконец Пабло свернул к очередному городку и затормозил возле белого одноэтажного дома под черепичной крышей. Перед домом был квадратный бассейн, но больше мы ничего не заметили, так как нас немедленно провели в темную комнату, оказавшуюся столовой. Перед каждым поставили по чашке супа и тарелке с жареным мясом и рисом, а также большую корзину с фруктами.
Когда мы перекусили, нас отвели в предназначенную нам комнатку. Она была небольшой, но светлой и уютной. Деревянные кровати были застелены клетчатыми тонкими шерстяными одеялами. Пол был выложен плиткой, а стены выкрашены в ровный сливочный цвет. В качестве украшения в комнате висело распятие. Из мебели имелся белый пластмассовый столик типа тех, что у нас стоят в летних кафе, и такие же стулья.
Шкафом служила ниша в стене, занавешенная куском вышитой ткани. Пабло что-то прочирикал на своем языке, из чего можно было понять, чтобы мы располагались и вообще отдыхали, снова мне многозначительно подмигнул, гадко захихикал и испарился, оставив нас наедине. Немедленно в замочной скважине что-то влажно заблестело, путем несложной дедукции мы пришли к выводу, что это глаз.
– Найти Милу тут будет трудней, чем я ожидала, – призналась мне Мариша, встав спиной к двери. – Тут никто не говорит по-английски.