Цимес (сборник)
Шрифт:
Дней через пять после приезда, ночью, пришла гроза. По крыше и стенам дома застучали капли, потом начался настоящий ливень. Мы проснулись. Аня встала, чтобы прикрыть окно, и в этот момент совсем близко сверкнула молния, на долю секунды осветившая все. Впервые за долгое время я увидел ее снова. Снова и заново, другую Ню, Ню-незнакомку. Она вернулась ко мне в постель, прижалась и спросила:
– А теперь ты будешь меня рисовать, скажи?
– Может быть. Завтра…
– У тебя получится, все получится, вот увидишь.
– Откуда ты знаешь?
– Ты смотришь на меня по-другому. И видишь по-другому. Я и есть другая. Попробуй, ну…
И я пробовал ее всю оставшуюся ночь –
Я снова начал рисовать ее, практически постоянно. Везде. Дома, в саду, где-то еще… Словно не мог напиться – ею, собой, светом, который вернулся. И в каждом наброске, в каждом эскизе, в каждом этюде Ню была действительно другая – моя…
…Потом еще три недели я писал ее портрет. Привез из города станок, холст, и она позировала мне до изнеможения – ее и моего. Практически я построил ту же композицию, которую увидел тогда, в саду, в самый первый раз.
Только смотрела она теперь с портрета прямо в глаза. И – румяное, спелое яблоко в протянутой руке… «Яблоко Ню»…
… – Как ты не понимаешь, мы же не можем провести всю жизнь в этой развалюхе! И на что? Денег хватит максимум еще на неделю-полторы. А что потом? На базаре яблоками торговать?
– А почему ты не можешь работать здесь?
– А что я буду здесь делать? В городе у меня мастерская, какие-никакие связи, возможности, долги наконец…
– Ты забыл, я же квартиру продала, у меня есть деньги. Я могу отдать твои долги, и еще останется. Мы сможем еще довольно долго…
– Я никогда не возьму твои деньги, поняла? Никогда. И больше никогда не хочу об этом слышать.
– Почему?
– Потому. Ты женщина, я мужчина. С этим ничего не поделаешь. И забудь.
– Но…
– Забудь! И потом, я помню Алика. Не знаю, что там у вас было и как, но – помню. И с этим тоже ничего не поделаешь…
– Это же никак не связано, я тебе расскажу, и ты поймешь. Ты ведь и не спрашивал никогда. Это совсем-совсем другое. Там – наркотики…
Я опешил. Некоторое время я смотрел на нее молча, а в голове прокручивались разные картины на эту вот тему: наркотики… и Нюша.
– Господи! Ты и туда влезла…
– Да нет, Марик, никуда я не влезла. Я к ним никогда даже не прикасалась, ни сама, и никак иначе – правда! А он… Понимаешь, он меня любил, мы долго были вместе, больше года. И помогал мне, когда… Ладно, не важно. Я просто очень долго не знала, что бы ты обо мне ни думал. А потом мне рассказали. И я стала следить, потому что не могла просто так взять и поверить. И убедилась. Сама убедилась. Увидела, что он на самом деле продает дозы. И кому? Детям. Тринадцати-четырнадцатилетним детям. Я видела их лица… Однажды мы с ним были в гостях, он выпил и позвал меня на лоджию – проветриться. И я ему сказала, что все знаю, а он стал хвастать, что скоро купит виллу на Багамах и мы будем там жить. Он был пьяный, уселся на перила, а я… просто толкнула его в грудь. Несильно, слегка. И он упал с десятого этажа. Вот и все. Меня вызывали на допрос, потом отпустили, сказали, что хоть и случайно, но в общем-то вышло по справедливости. Так ему и надо. Вот и все, – она замолчала и повторила – Я видела их лица, понимаешь. Этих ребят. Он не должен был жить…
Через пять минут она уже спала и улыбалась во сне…
Счастью всегда что-нибудь мешает. Всегда…
Через месяц моя «Ню» прошла конкурс, и я выставил ее в престижной галерее. Вскоре пришло предложение выставить ее на… У меня появились заказы, клиенты, деньги, не было только Ню. С тех пор как я оставил ее в моем-теткином доме, я не знал о ней ничего. А может, не хотел знать. Потому что – проще.
«Ню», попутешествовав по разным галереям и залам, вернулась ко мне в мастерскую. Продавать ее я отказался. Но и смотреть на нее, видеть изо дня в день тоже не мог. Лишь изредка снимал чехол, ставил ее к стене и раздвигал шторы…
…Письмо я получил в начале августа. Текста не было, только фотография – Ню и два маленьких свертка у нее на руках. Слева и справа. Голубые ленты – мальчики… На обороте надпись: «Яблочки Ню. 17 июня».
Счастливые глаза.
И я бросился в аэропорт…
Котенок под проливным дождем
– Сердце – это ведь всего-навсего мышца, – произнес профессор кафедры судебной медицины Ч. и прикрыл глаза. Круглый такой, крепкий, с густым, седым ежиком волос, запрятанным под белую накрахмаленную шапочку, и ангельским выражением лица, не оставлявшим сомнений в гнусности его натуры. Но Ч. в моем рассказе занимает настолько незначительное место, что не стоило бы о нем упоминать вовсе, если бы в этот сентябрьский день я впервые не заметил Сашеньку.
То есть я, разумеется, видел ее и раньше, но обычно внешним зрением, снаружи, а так, чтобы внутренним, когда раз – и вздрогнешь… И сердце, которое, оказывается, есть, хоть и не более чем мышца, вдруг замирает на одну крохотную, бесконечную секунду, и я даже не успеваю понять эту огромную наставшую пустоту внутри, как оно снова бросается в погоню – бу-бум, бу-бум, бу-бум…
Такого не было никогда, клянусь.
Она, Сашенька, была самая младшая на курсе, потому что закончила школу экстерном, на два года раньше сверстников и, стало быть, ей к началу третьего курса не исполнилось даже полных восемнадцати лет. К тому же она была такая миниатюрная, розовощекая, и когда улыбалась – а улыбалась она всем и всегда – невольно хотелось улыбнуться в ответ. Маленькая ведь совсем, можно сказать – ребенок. А вот почему именно в тот день я на нее внимание обратил и увидел вдруг совершенно по-новому, не так увидел… Только сейчас, оглядываясь назад, понимаю. Улыбки на ее лице не было. И щеки ее были не розовые, как обычно, а мраморные, а взгляд был обращен не на мир вокруг, а в себя, вовнутрь, на видимое только ей одной, да с таким затаенным отчаянием, что смотреть на это… Невозможно было на это смотреть.
В общем, после лекции подошел я к ней, задал какой-то вопрос, она ответила невпопад, не глядя на меня, даже не посмотрев. Как можно, в другой раз обиделся бы на нее, а тогда, понимаете, просто жутко стало. Видно же – горе у человека. Смотрю, глазам не верю – она на этого Ч. уставилась, взгляд отвести не может. А ведь более незначительной фигуры для моего рассказа и выдумать невозможно. Это я, Ладо, вам говорю.
Но только это жизнь была, а не рассказ. Ч. быстро прошмыгнул от кафедры к выходу, на ходу запихивая бумаги в портфель, а она, Сашенька, вдруг кинулась ему наперерез и ломким таким голосом:
– Сергей… Петрович…
А его уже и след простыл. Может, не услышал, а может, вид сделал…
Домой ее в тот день я отвел. Просто взял за руку и повел, и она пошла. По лицу ее текли огромные, как лесной орех, круглые слезы, на которые я, мужчина, старался не смотреть. Потому что – не мог… Отвел я ее домой, она с бабушкой жила, у которой комнату снимала, передал с рук на руки, а назавтра, сам не знаю почему, ждал ее утром около дома. Так мы и стали ходить вдвоем, можно сказать – дружить. Потому что маленькая она совсем была, а как же иначе…