Цитадель

Пилипенко Сергей Викторович

– Видишь, - говорю, - то твоя ошибка была, а не с их стороны. Ум - то хорошо, конечно, когда он есть, но когда он хочет только один во всем разбираться - тогда это пагубно для общего. Понял ты меня?

– Да, понял, - ответил человек тот, и, покланявшись, ушел.

Я же и тут сделал свои выводы и описал случай тот в самой истории своих трудов.

Пытался втолковать многим, что если ум имеется, то его всяко использовать не надо.

Нужно определить ему свое и отдать тому предпочтение. Тогда ум

тот завяжется и станет настоящим умом, а не просто отблеском его в потьмах простого бессознания.

Случаев таких, казавшихся на первый взгляд простыми, было много.

И в каждом я пытался найти ответ для самого себя, чтобы исчислить свою категорию ума и определить степень пробуждения жизни.

Сама жизнь для меня представлялась как общее и неразделенное со многими и многим.

Множество множеств - так я именовал ее и в этом, конечно, никогда не сомневался.

Опишу еще один случай из практики моей и уже затем перейду непосредственно к исполнению того, что в заглавии.

Приходит ко мне раз сам царь.

Редко то случалось, но все же было. Приходит и говорит мне языком странным.

– Чувствую, что что-то внутри меня забрать меня хочет. Гложет днем, а по ночам еще сильнее. Что то такое? Объяснить можешь?

– Попробую, - говорю ему и предлагаю лечь на пол, чтобы исследоваться, как я творил то всегда. Этому меня еще те индусы обучили, и с ним я шагал по жизни.

Лег царь и почти моментально уснул. Видно сила моя его скосила и заставила так сделать. Попробовал вынуть я из него ту пакость, что мешала жить.

Сразу не получилось. Видно силы у одного было маловато.

Потому, сходил, позвал учеников своих и велел, окружив царя, факелами светить вокруг.

Так они и поступили, я же взялся вновь за свое.

Спустя время, пакость та черным дымом с накипью ушла, и царь освободился.

Веки приоткрыл и на мир по-новому взглянул.

– Чувствую легче мне стало, - едва сказал он и тут же снова закрыл глаза.

Прикоснулся я к нему, а он холоден.

Испугался тогда пуще некуда. Не знал, что и предпринять.

И тут впервые за время все глас у меня внутри заговорил.

– Возьми тело, - говорит, - и встряхни своими руками несколько раз. То сердце его от недуга того остановилось. Слишком быстро он его покинул.

Все это я проделал и царь снова ожил. Вздохнул радостно, словно и не умирал никогда, и сказал:

– Теперь, верю тебе окончательно, Сократос. Вижу, что ум твой побеждает всякую силу, нам пока неизвестную и неведомую. Хвалу труду всякому твоему воздам в веках. Пусть, люди учатся слову твоему и будут счастливы с ним всегда.

Так сказал царь, поднялся и ушел, как ни в чем не бывало. Я даже упредить и доложить обо всем не успел.

Голос

же мой, вновь прорезавшись, сообщил.

– Не печалься по всему тому так. Радоваться должен, что царь жив остался. Но не долго ему век свой потчевать. Есть болезнь у него одна и вскоре она проявится. Тут и ты ему не поможешь. Уходить надо тебе отсюда. Не то осудят и замучают. Ученики разбегутся от страху великого. Ты же ослом останешься при встрече с врачевателями великими.

– Кто ты?- спросил тогда я сам у себя.

– Я душа твоя, ум безраздельный, - отвечал глас тот, - тобой руковожу и знания какие досылаю в ум твой живой пустой.

– Откуда знаешь, что будет?
– спросил я тогда, сильно сомневаясь в тех словах.

– Мне то ведомо только по одной причине. Могу наперед я многое осозревать. Могу, исчислить года чьи или лета от вида живущего или уже мертвого.

– Отчего же ты раньше молчал?

– Оттого, что ум твой живой к тому еще не поспел. Должен сровняться он в силе своей природной. Тогда только период гласа моего наступает.

Поговорил я тогда сам с собою еще кое о чем и решил к гласу тому прислушаться.

Но царь даже и слушать меня не захотел и пришлось мне здесь судьбы своей дожидаться, так как от воли его уйти я уже больше никуда не мог.

Голос сказал тогда мне:

– Не печалься сильно. То не скоро 'еще случится по годам разлагая. Еще успеешь пожить несколько и ум скопить до своего предела.

– А, что, он есть?
– спросил я тогда.

– Да, есть. Только понять это довольно сложно, да и не нужно оно сейчас тебе самому.

Так мы поговорили и больше к тому вопросу не возвращались.

Уже знал я свою судьбу ранее, а глас еще больше убедил в том же.

И тогда, занялся я только наукою, жизнь для себя посвятил оставшуюся и людей мало уже принимал, а оставил только учеников немного, из класса в класс переходящих и вновь приходящих для прохождения курса всего.

Стал я цитаты слагать и на бумагу труды возлагать более. Весь мир для меня пространством обозначился. Вся окружность геометрией тел. А все неузнанное - неизвестностью.

Соответственно, все то знаками я обозначил и ввел категорию в письмена общие по арабскому отображающиеся на бумаге или где-то еще.

Но перейду к самим цитатам, ибо на них больше полагаюсь, так как весь ум мой на них возрос и в них же совершался.

Остановлюсь на принципах и объясню их нестойкость во времени.

Как я уже говорил, каждый принцип участвует только в своем времени. Для него он подобран и только ему целенаправлен.

Возьму для примера один из тех, что тогда слагался и изъясню суть его оповествования.