ЦИВИЛИЗАЦИЯ МАДОННЫ

Иванов Анатолий Михайлович

Это не «средневековая ересь». Это, скорее, Гесиод, у которого Эрот — сила любви, влекущая к себе элементы мироздания, космическое начало, посредством которого объединяется Вселенная. Это возврат к античному образу мышления. Это — Возрождение.

Просто звериную ненависть к Возрождению испытывал, подобно многим, ему подобным, православный фанатик А. Ф. Лосев, написавший толстую книгу с единственной целью оплевать эту славную эпоху. С извращенной точки зрения Лосева, Венера Боттичелли выглядит «слабой, бледной и разочарованной женщиной». Венера на картине, о которой идет речь, действительно, чувствует себя зябко и неуютно на холодном ветру, все еще дующем после ледникового периода Средневековья. Но у художника того же поколения, только прожившего гораздо дольше, чем Боттичелли, у Тициана, Венера уже настолько окрепла, что Г. Гейне смог сказать о

ней: «Бедра его Венеры — это тезисы, гораздо более убедительные, чем те, которые были прибиты немецким монахом на дверях виттенбергской церкви».

К чести католической церкви надо сказать, что она, за исключением отдельных выродков, вроде Савонаролы, которого самого-то сожгли, как еретика, не видела для себя никакой угрозы со стороны венериных бедер, и наоборот, даже покровительствовала возникающей гуманистической культуре в лице своих высших руководителей, например, папы Николая V (1447 — 55). Но самым выдающимся меценатом эпохи Возрождения был папа Юлий II (1503 — 13). При нем Браманте начал воздвигать знаменитый собор Св. Петра, а Рафаэль расписывал потолок Сикстинской капеллы и залы Ватиканского дворца. Статуя Микеланджело «Моисей» должна была прославить и обессмертить самого Юлия II.

О Сикстинской Мадонне Рафаэля проникновенно говорил М. О. Меньшиков в своей статье «Вечно женственное» (эти слова, взятые у Гете, даны в заголовке статьи по-немецки): «Часто говорят, что это «идеализированное» лицо. Какая ошибка! Разве то, на что способна сама природа, не несравненно выше всякого нашего воображения, и разве может быть оно превзойдено? Никогда». «Всматриваясь часами в лицо Мадонны, …я ничего не мог себе представить более родного, более русского, чем это лицо. Именно русского, как это ни странно говорить о Рафаэле. Склад головы Мадонны не еврейский и не античный, это голова среднеевропейской, славянской девушки, русоволосой и темноглазой, с широким умным лбом и ясным, как раннее утро, овалом лица… Лицо Мадонны удивительно русское».

М. О. Меньшиков обратил особое внимание именно на расовый тип Богоматери. Необходимо отметить здесь, что как поклонение Богоматери, так и отвержение Ее культа в равной мере связаны с принадлежностью к определенным расовым типам.

Реформация против Возрождения

В одном из последних своих произведений Ф. Ницше писал: «Недавно в качестве «истины» обошло все немецкие газеты идиотское мнение, тезис, к счастью, умершего эстетического шваба Фишера, с которым будто бы должен согласиться всякий немец: Возрождение и Реформация вместе образуют одно целое — эстетическое возрождение и нравственное возрождение. При таких тезисах мое терпение приходит к концу, и я испытываю желание, я чувствую это даже как обязанность, сказать наконец немцам, что у них лежит на совести. Все великие преступления против культуры за четыре столетия лежат у них на совести! И всегда по одной причине, из-за их глубокой трусости перед реальностью, которая есть также трусость перед истиной, из-за их, ставшей у них инстинктом, неправдивости, из-за их «идеализма». Немцы лишили Европу жатвы, смысла последней великой эпохи, эпохи Возрождения, в тот момент, когда высший порядок ценностей, когда аристократические, утверждающие будущее ценности достигли победы в месте нахождения противоположных ценностей, ценностей упадка — и вплоть до инстинктов тех, кто там находился! Лютер, этот роковой монах, восстановил Церковь и, что в тысячу раз хуже, христианство, в тот момент, когда оно было побеждено… Христианство, это ставшее религией отрицание воли к жизни… Лютер… напал на Церковь и — вследствие этого — восстановил ее».

Аналогичную оценку мы встречаем у А. Франса в его «Восстании ангелов»: «Античная красота после стольких лет варварства на мгновение явилась очам людей, и этого было достаточно, чтобы образ ее, запечатлевшись в их сердцах, внушил им пламенное стремление любить и знать. С тех пор звезда христианского Бога стала меркнуть и склоняться к своему закату… Творения древних философов, ораторов, юристов и поэтов были извлечены из пыли монастырских библиотек и, переходя из рук в руки, вдохновляли умы любовью к мудрости. Даже наместник ревнивого Бога, сам папа, больше не верил в того, чьим представителем он был на земле. Он любил искусство, и у него не было иных забот, как только собирать античные статуи и возводить великолепные строения, где оживало мастерство Витрувия, возрожденное Браманте… Наконец-то на землю возвращалась радость. Но вот — о

горе, о напасть, о злосчастье — некий немецкий монах, накачавшись пивом и богословием, восстает против этого возрождающегося язычества, грозит ему, мечет громы и молнии, один восстает против князей церкви и, победив их, увлекает за собой народы, ведет их к реформе, спасающей то, что уже было обречено на гибель». «Этот дюжий корабельщик починил, законопатил и вновь спустил на воду потрепанный бурями корабль церкви. Иисус Христос обязан этому рясоносцу тем, что кораблекрушение оказалось отсроченным, может быть, более чем на десять веков… После этого толстяка в монашеском капюшоне, пьяницы и забияки, явился, весь проникнутый духом древнего Ягве, длинный и тощий доктор из Женевы, холодный и в то же время неистовый маньяк, еретик, сжигавший на кострах других еретиков, самый лютый враг граций, изо всех сил старавшийся вернуть мир к гнусным временам Иисуса Навина и Судей израильских».

«Эти исступленные проповедники и их исступленные ученики заставили… пожалеть о временах, когда Сын со своей девственной Матерью царили над народами, очарованными великолепием каменного кружева соборов, сияющими розами витражей, яркими красками фресок… пышной парчой, блистающей эмалью рак и дароносиц, золотом крестов и ковчегов, созвездиями свечей в тени церковных сводов, гармоничным гулом органов. Конечно, все это нельзя было сравнить с Парфеноном, с Панафинеями; но и это радовало глаз и сердце, ибо и здесь все же обитала красота. А проклятые реформаторы не терпели ничего, что пленяло взор и дарило отраду… Они черными стаями карабкались на порталы, цоколи, островерхие крыши и колокольни, разбивая своим бессмысленным молотком каменные изображения, изваянные некогда руками… искусных мастеров, — добродушных святых мужей и миловидных праведниц или же трогательных Богородиц, прижимающих к груди своего Младенца. Ибо, сказать по правде, в культ ревнивого Бога проникло кое-что из сладостного язычества. А эти чудовища-еретики искореняли идолопоклонство».

В число «идолов» попала и Мадонна. Как отметил Герцен, протестантизм «вытолкнул одну Богородицу из своих сараев богослужения, из своих фабрик слова Божия». Странно, что Герцен давал столь огульную характеристику протестантизма, особенно если учесть, что у него мать была лютеранка. Лютеранство Богородицу никуда не «выталкивало». Под общим термином «протестантизм» объединяются совершенно разные по своей сути религиозные течения, не имеющие между собой почти ничего общего. Выявление этой сути невозможно без увязки определенного направления с определенным расовым типом.

Ареал распространения лютеранства довольно точно совпадает с ареалом распространения нордической расы. Чисто нордические скандинавские страны — чисто лютеранские, а в расово-смешанной Германии лютеранство охватило ее нордические части, Север и Восток, в то время как альпийско-динарские Юг и Запад остались, в основном, католическими. Ганс Ф. К. Гюнтер, определяя долю нордической крови в Германии, называл цифру порядка 50–60 %. И примерно таково же соотношение между католиками и протестантами. Пока Германия была разделена, в ФРГ, по статистическим данным, их было примерно поровну, тогда как в бывшей ГДР подавляющее большинство составляли протестанты.

В Германии, в начальный период Реформации, тоже имели место погромы церквей, вроде описанных А. Франсом, но Лютер это быстро пресек. Кстати, ни он сам, ни его ближайший сподвижник Меланхтон, не собирались основывать какую-то новую Церковь, они считали себя членами католической Церкви и видели свою цель лишь в очистке ее от злоупотреблений.

К кальвинистам, таким же, вроде бы, «протестантам», как и они, лютеране относились хуже, чем к католикам. С их точки зрения католицизм ближе к истинной вере, чем кальвинизм. Лютеранский профессор Поликарп Лейзер доказывал, что заблуждения кальвинистов хуже, чем заблуждения «папистов», а лютеранин Хуттер даже рассматривал избиение гугенотов во Франции как справедливый суд Божий над зловредной сектой, нарушившей религиозный мир.

Католическая церковь проявила встречный акт доброй воли лишь почти пять веков спустя. 31 октября 1999 года, в тот самый день, в который Лютер в 1517 году прибил свои знаменитые 95 тезисов к дверям церкви в Виттенберге, кардинал Э. Кэссиди и президент Всемирного союза лютеран, епископ Брауншвейгский Кристиан Краузе, подписали в Аугсбурге, в церкви Св. Анны (которой когда-то Лютер дал обет постричься в монахи), «Совместное заявление к учению о прощении», в котором фактически признается, что Лютер в свое время был прав.