Coca-Cola. Грязная правда
Шрифт:
Хотя нынче Коллингсворт выглядит как воплощение сдержанного и подтянутого адвоката, он вырос в рабочей среде и вслед за отцом и дядей устроился на медеплавильный завод поблизости от своего родного Кливленда. Он был оператором крана, который опускал руду в плавильную печь, и вспоминает, насколько удобной была эта работа благодаря профсоюзу. «Реальное рабочее время составляло едва ли полтора часа за смену, — подсчитывает он. — Задним числом я сам себе не верю». Избыток свободного времени он тратил на образование — днем ходил в колледж, а вечером в кабине крана штудировал книги. Цель он себе ставил — помогать таким людям, как его отец и дядя, чье положение становилось все труднее.
К началу 1980-х стало ясно, что отрасль находится в упадке. Все то же стремление повысить цену акций, которым руководствовались Джек Уэлч и Роберт Гойзуэта, приводило к радикальному
Когда Коллингсворт вернулся из поездки по Азии, выяснилось, что конгрессмен от его родного штата Огайо Дон Пиз как раз и разрабатывает пакет законов, направленных на решение именно этой проблемы. Пиз надеялся, что ситуацию поможет решить поощрение в виде преференциального торгового статуса для тех стран, которые «принимают меры по поддержанию международно признанных прав трудящихся», в том числе права на коллективные переговоры и фиксированный минимум зарплаты. После принятия этого законодательства Коллингсворт вместе с одним из коллег Пиза Уильямом Гулдом основал Международный фонд прав трудящихся (ILRF), чтобы, принимая петиции рабочих разных стран, сделать этот закон действенным. Первым делом фонд занялся проблемами компьютерщиков в Малайзии, но, к сожалению, формулировка закона, позволявшая стране сохранить торговые преференции, лишь бы она «принимала меры» для улучшения ситуации, оставляла и корпорациям и совету, назначенному администрацией Рейгана, слишком большую свободу в истолковании и применении закона.
Промучившись напрасно много лет с другими странами, Коллингсворт и его коллеги в итоге отвергли такой путь и вместо этого занялись корпорациями. По Америке как раз прокатилась вторая волна моды на корпоративную социальную ответственность, и компании наперебой старались представить себя в выгодном свете — они, мол, радеют о нуждах обездоленных во всем мире (лишь бы это не отражалось на доходах и не подрывало конкурентоспособность). Коллингсворт и другие борцы за охрану труда и окружающей среды надеялись, что если все подпишутся под едиными стандартами, тогда корпорации смогут «поступать правильно», не опасаясь при этом уступить конкурентам. И если корпорации проявят интерес к социальным проблемам, которые волнуют их клиентов, это пойдет лишь на пользу имиджу. Предполагалось, что это будет добровольный «кодекс поведения», которому будут следовать сами компании на своих фабриках и их зарубежные партнеры.
Эта идея начала обретать популярность после того, как студенты выступили с критикой таких компаний, как Nike, которые эксплуатировали низкооплачиваемый труд при изготовлении спортивной одежды.
Этот спор быстро попал в национальные новости, и досталось всем, от Liz Claiborne до Кэти Ли Гиффорд. В 1999 году Билл Клинтон добился компромисса — как и несколько лет спустя, когда производители газировки оказались главными виновниками ожирения нации. В то время Клинтон еще был президентом, и он настоял, чтобы производители одежды и профсоюзы выработали взаимоприемлемые правила и стандарты, во многом напоминавшие тот закон, за который Пиз бился десятилетием ранее. Надзирать за соблюдением этих условий должна была новая некоммерческая организация — Ассоциация справедливого труда.
Хотя подпись Coca-Cola не стояла под этим договором, она в более свободной форме приняла участие в движении за создание «кодекса поведения». Она тоже не была чужда этому веянию, в том числе признавала «Принципы Салливана», установленные в 1970-х священником из Пенсильвании с целью принудить компании отстаивать равенство рас в отношениях с ЮАР,
В это время Coca-Cola начала активно сотрудничать с ооновской Международной организацией труда, совместно вырабатывая правила для заграничных ботлеров. В частности, запрещалось использовать детский труд, и в целом этот «кодекс поведения» требовал существенно большего, чем любые из подписанных корпорацией принципов ООН. Но в этих кодексах имелись свои изъяны, не говоря уж о том, что они оставались полностью добровольными. Coca-Cola полагала, что обязана применять их лишь в тех своих филиалах, где она владеет большинством акций, а благодаря «сорокадевятипроцентному решению Айвестера» корпорация вполне сознательно сохраняла миноритарные пакеты почти во всех своих основных ботлерах. В результате большинство работников разливочных заводов в таких странах, как Колумбия, в пользу которых и придумывались эти правила, ничего от них не выиграли. А с развитием контрактной системы труда многие рабочие даже не считались штатными сотрудниками компаний, в которых Coca-Cola держала эти миноритарные пакеты. И Ассоциация справедливого труда, как убедился Коллингсворт, только пускала пыль в глаза. Сколь бы прекрасными намерениями ни руководствовались стороны, подписавшие эти соглашения, механизм осуществления новых правил оказался слабым, недоставало финансирования. Nike обеспечила себе положительный имидж, но и в 2005 году отчет компании показал, что на половине ее фабрик сохраняется 60-часовая рабочая неделя, зарплата была ниже минимальной, не было душевых и даже питьевой воды. «Все это чистой воды показуха», — возмущается Коллингсворт. Под конец 1990-х он оказался в тупике: возможностей прищучить корпорации за их заморскую деятельность было не больше, чем в ту пору, когда он молодым человеком путешествовал по Азии.
И тут в его жизнь вошел человек по имени У Маунг Маунг. Он был генеральным секретарем профсоюзов Бирмы — страны, которая была захвачена военной хунтой в 1962 году, а с 1989 года называется также Мьянмой. Маунг Маунг поведал Коллингсворту весьма печальную историю о том, как беженцы, перебирающиеся через границу с Таиландом, попадают там в руки солдат, а армия принуждает их расчищать джунгли с помощью мачете или же искать оставшиеся в земле мины; тех, кто отказывается подчиниться, пытают, насилуют, убивают. Весь этот кошмар совершался во имя интересов двух иностранных корпораций — французской Total и калифорнийской Unocal. Маунг взывал о помощи. «Вы сильный юрист, — говорил он Коллингсворту. — Вот то дело, на котором вы сможете доказать, что существует рабский труд, творится жестокость, и все это ради выгоды американской транснациональной корпорации».
Как бы ему ни хотелось помочь, руки у Коллингсворта были связаны. Законы Пиза, предлагавшие «хорошим странам» торговые преференции, ничего не изменили в поведении корпораций за рубежом, да и новый «кодекс поведения» — что мертвому припарки. А ведь Маунг жаловался не на плохие условия труда и не на скудные заработки, он говорил о насилии, пытках и убийствах.
Профсоюз не имел возможности обратиться в суд Мьянмы, и даже при том, что штаб-квартира Unocal располагалась едва ли в 10 километрах от Юридической школы имени Лойолы в Лос-Анджелесе, где учился Коллингсворт, он не видел возможности подать и в американский суд. Он месяцами обсуждал эту проблему с другими юристами, и наконец удачное решение нашел подрабатывавший у него летом Дуг Стил: акт о правонарушениях в отношении иностранных граждан.
Закон этот чрезвычайно стар, он восходит еще к Уложению 1789 года, с которого начиналась американская система правосудия. Формулировка его полностью звучит так: «Окружные суды имеют юрисдикцию по любому гражданскому иску иностранца только в случае правонарушения, совершенного против права народов или подписанных Соединенными Штатами договоров». Проще говоря, это означает, что иностранец может обращаться в суд Соединенных Штатов, если речь идет о нарушении международного права. Закон этот давно пребывал в забвении: его приняли для защиты американских дипломатов и экипажей судов от пиратов, но до 1980 года известно лишь два случая его применения.