Coca-Cola. Грязная правда
Шрифт:
Если в штаб-квартире SINALTRAINAL в Боготе витает дух поражения, а шуточки в здании профсоюза в Барранке отдают висельным юмором, то в Букамаранге активисты обретаются в чем-то очень похожем на военный бункер. Центральный трудовой совет Колумбии (CUT) делит помещение с несколькими родственными профсоюзами, в том числе две комнаты выделены SINALTRAINAL. Отправляясь выпить черного кофе с арепой (кукурузной лепешкой), Нельсон Перес сует в задний карман брюк пистолет. По дороге члены профсоюза обходят не состоящего в профсоюзе рабочего в красной майке Coca-Cola, который с усилием катит в гору тележку с шестнадцатью заполненными бутылками ящиками. Мускулы на руках бедолаги набухают и чуть не лопаются,
Ему ли не знать — в свои 44 года Гонсалес изо дня в день трудится на принадлежащем Coca-Cola заводе, поднимая эти 20-килограммовые ящики или снимая их с грузовиков. За гладкую кожу и слегка раскосые глаза товарищи прозвали Гонсалеса Японцем. Худощавый, со вкусом одетый в клетчатую рубашку Tommy Hilfiger, брюки цвета хаки и кожаные мокасины, он не смотрится обычным рабочим. И тем не менее Гонсалес начал работу в компании в 18 лет уборщиком, мыл туалеты, а со временем поднялся до изготовителя концентрата, рассказывает он, устроившись в практически пустом помещении профсоюза, чтобы подробно изложить свою историю.
У него-то как раз поначалу имелся «сироп в крови». Юноша был в восторге оттого, что его взяли на работу в знаменитую американскую фирму, и его собрание посрамило бы коллекции самых ревностных членов клуба коллекционеров Coca-Cola. «У меня весь дом был заполнен сувенирами, мне казалось, я служу в лучшей на свете компании, — вспоминает он. — Я носил носки с их символикой, рубашки с логотипом Coca-Cola, да что там, даже трусы. И мне в голову не приходило, что когда-нибудь я буду относиться к корпорации так, как отношусь к ней теперь».
В ту пору, говорит Гонсалес, он был «любимчиком», он приходил на работу спозаранку, уходил поздно. Все изменилось в 1990 году: «Как только я вступил в профсоюз и начал высказывать свое мнение, моя жизнь полностью изменилась». Сперва начальник попытался его отговорить, предложил ему более высокооплачиваемую должность на складе, если он передумает. Но после того как ELN в 1992 году сожгла десять грузовиков Coca-Cola, начальство стало активно преследовать Гонсалеса. Всякий раз, когда он отлучался с рабочего места, ему грозили всяческими наказаниями.
Вдруг, прямо посреди этого рассказа, Гонсалес сломался и зарыдал. Он сердито утирает глаза куском туалетной бумаги, рулон которой стоит на столе. «Слишком тяжело говорить об этом», — признается он. Montaje judicial, превратившая жизнь Гонсалеса в ад, случилась весной 1994 года, через год после того, как Coca-Cola Company приобрела миноритарный пакет акций. Однажды утром, рассказывает Гонсалес, на завод явились агенты DAS и приказали ему и еще двум членам исполнительного совета профсоюза раздеться догола и лечь на пол в раздевалке. В присутствии начальника заводской охраны Алехо Апонте агенты обыскали их шкафчики, пояснив, что поступило сообщение о спрятанной на заводе бомбе.
И затем на протяжении двух лет такого рода эпизоды происходили неоднократно. В мае 1995 года Апонте собрал всех работников завода и предъявил им устройство, которое, по его словам, было бомбой, а обнаружил он его якобы под сатурационным котлом. Он указал рабочим то место, где бомба взорвалась, хотя там, по словам Гонсалеса, не было никаких следов взрыва.
И наконец 6 марта 1996 года, за семь месяцев до убийства Хиля в Карепе, заговор против членов профсоюза осуществился полностью. Гонсалес, закончив смену, перекусывал в заводской столовой, а его товарищ Доминго Флорес, водитель грузовика и тоже один из лидеров профсоюза, только что вернулся из поездки. Он подошел к воротам и окликнул своего приятеля, но в этот
В ту пору похищение людей стало обычным делом в долине Магдалены, и лидеры профсоюза проходили специальную подготовку, чтобы научиться противостоять этой угрозе. Об этом Флорес и вспомнил, когда на него напали.
Он рассказывает свою историю в той же комнате, где до того мы беседовали с Галвисом. Приехал прямо с работы, в темно-зеленых штанах и красной майке Coca-Cola, из-под которой выпирает объемистый животик. Прозвище Флореса Толстячок. Лицо тоже круглое, смуглое, за квадратными очками без оправы набухают слезы, едва он начинает вспоминать, они катятся по пухлым щекам (в отличие от Галвиса Флорес не прибегает к туалетной бумаге).
«Я сказал им, пусть убивают, живым я не дамся, — говорит он. — Они стали меня избивать». Нападавшие попытались заковать Флореса в наручники, но сумели надеть их только на одну руку и поволокли его к машине. Наручник впился в тело, потекла кровь. Видя, что Флореса тащат в стоящий наготове грузовик, Гонсалес вырвался и побежал к начальнику, и тот вышел поговорить с одетыми в форму агентами, жестом подозвал к себе Гонсалеса — и как только Гонсалес вышел за ворота, на него тоже накинулись двое, толкнули так, что он всем телом врезался в изгородь. От испуга он слегка обмочился, почувствовал, как горячая струйка потекла по ноге в ботинок. Его поволокли через парковку в грузовик, а он скреб ногой по земле, стараясь избавиться от сырого носка. Когда его бросили в грузовик к Флоресу, Гонсалес принялся кричать во всю глотку, чтобы кто-нибудь позвонил в правозащитную организацию. «Заткнись! — заорал на него Флорес. — Так будет только хуже!» — «Черт побери! — отвечал ему Гонсалес. — Мы ничего не сделали. Если они задумали нас убить, пусть убивают!»
Пока они препирались, на парковку въехал еще один грузовик. За рулем был Луис Эдуардо Гарсия, тоже водитель и один из активных членов профсоюза. Гарсия проработал в компании тридцать лет, с 1978 года водил ее грузовики. Они с Флоресом издавна дружили, двадцать лет (им обоим сравнялось по 53 года) ездили по одному маршруту, у них даже электронная почта была общая. Забавная парочка: Флорес толстячок, а Гарсия тощий, Флорес мягкий, а Гарсия вспыльчивый. В самом начале работы на заводе Гарсию прозвали Перчиком после того, как он яростно поспорил с менеджером. Кто-то из товарищей воскликнул: «Да ты настоящий перчик-чили!» — так имя и прижилось, и даже в записках, угрожавших расправой, его именовали Перчиком. На интервью Гарсия явился в сопровождении взрослой дочери и внучки (от другой дочери). Девочке было обещано, что потом пойдут покупать ей обувь, и она сидела тихо, пока ее дед рассказывал, через какие мучения он прошел.
В тот весенний день 1996 года он въехал на стоянку и увидел, как Гонсалес подает ему какие-то знаки из грузовика. «Что случилось, Японец?» — крикнул он ему. И тут же к нему подошел агент, схватил его, защелкнул наручники и втолкнул его в грузовик. Всех троих отвезли в полицейский участок, посадили в камеру и продержали три дня прежде, чем отвели в суд. Там они, не веря собственным ушам, выслушали обвинение в терроризме и подготовке взрывов. Свидетель в маске — обычная в то время практика защиты свидетелей — указал на них, заявив, что видел, как они привезли на грузовике бомбы на завод и разложили их в разных местах. В качестве улик были представлены фотографии двух устройств, якобы бомб, которые были найдены на территории завода годом ранее. В выходе под залог обвиняемым отказали и перевезли их в Ла Модело, федеральную тюрьму строгого режима в Букараманге.