Coca-Cola. Грязная правда
Шрифт:
«Уже сорок лет наша страна, наши ресурсы подвергаются разорению», — повествует Корреа, виня во всем транснациональные корпорации. А правительство, говорит он, не пытается обуздать разгул крупного бизнеса в стране, хуже того, оно даже поощряет расправу с теми, кто требует перемен, объявляет таких людей мятежниками и партизанами. «Правительство не признает общественных движений и организаций, с его точки все это — террористы», — возмущается Корреа. Ему самому не раз грозили убийством боевики, его сажали в тюрьму как мятежника и «партизана», но каждый раз признавали невиновным. «Мои дети шутят: дескать, гулять с папой — все равно что с бомбой в кармане. Кто знает, в какой момент она рванет, — продолжает Корреа. — Но выйти из борьбы я не могу. Реальность'такова, что уж лучше состоять в профсоюзе, чем жить вовсе без организации».
За
С того дня, как им пришлось бежать из Карепы, Манко и Хиральдо покоя не знали. «Бросаешь работу, семью, жену с детьми, маму, — вздыхает Манко. Его чеканное, словно у кинозвезды, лицо, теперь избороздили морщины, след горестей и тревог. — Вырос в тропиках, а приходится жить в городе, где понастоящему холодно. Стареешь, теряешь силы». На вопрос о семье он отвечает не сразу, сперва потирает лицо широкой заскорузлой ладонью. «Семью я с собой взять не мог, — говорит он. — Пришлось нам расстаться. Жена ушла жить к своим родителям».
Хиральдо устроился немногим лучше. Вместе с женой и четверыми детьми он поселился в небольшом городе под Боготой, работает швейцаром время от времени. «Заработаю денег на еду — на автобус не хватает, заплачу за автобус — не на что будет купить еду», — вздыхает он. Но даже здесь он не чувствует себя в безопасности. Спустя несколько лет после того, как он покинул Карепу, Хиральдо прямо в автобусе схватили двое мужчин, силой привели его в какой-то дом, приставили к голове пистолет. Отпустили его с напутствием: «В следующий раз убьем». С тех пор оба друга живут в постоянном страхе. «Лишний раз не высовываемся, — поясняет Хиральдо. — Никогда не знаешь, кто тебя подкарауливает».
Однако вопрос, пьют ли они кока-колу, вызывает у обоих смех и на миг снимает напряжение. Затем Манко хмурится снова. «Нет, мы не пьем кока-колу. Пить ее — все равно что пить собственную смерть», — говорит он. Когда-то о рабочих, преданных компании, говорили, что у них «в крови течет сироп». Манко переиначивает это выражение: сироп, по его словам, — это кровь рабочих.
Отмолчавшись в пору кризиса, Coca-Cola Company в дальнейшем яростно отрицала малейшую свою причастность к расправам над рабочими в Колумбии. «Вести бизнес в Колумбии достаточно сложно, — писал спустя несколько лет представитель компании в официальном ответе на запрос Союза сталелитейщиков США. — Слишком часто мы видим, слышим, читаем о насилии в некоторых регионах страны, о нарушении человеческих прав и даже о жертвах. Все это внушает тревогу». Тем не менее, продолжает этот менеджер, «недавние обвинения в адрес Coca-Cola Company, которая якобы прибегала при ведении дел в Колумбии к незаконным и репрессивным мерам, безусловно несправедливы. Coca-Cola Company выступает категорически против подобных нарушений прав человека в Колумбии и нигде в системе Coca-Cola не допускает подобных действий».
По крайней мере, одно в этом послании соответствует истине: ситуация действительно сложная. Созданная Азой Кендлером более столетия тому назад система франшиз позволяет корпорации переложить ответственность за соблюдение условий труда на плечи местных компаний по розливу. В то же время столь важная для бренда идея всемирной гармонии побуждает корпорацию устанавливать некий этический код для своих ботлеров, настаивать на соблюдении свободы союзов и ассоциаций и воздерживаться от насилия. Вопрос, однако, заключается не только в том, в какой мере местные управляющие Bebidas способствовали расправе над профсоюзом, но и в том, много ли было об этом известно в Атланте и предпринимала ли головная компания
Компания в свое оправдание напоминает, что колумбийские власти провели расследование убийства Хиля и сняли все обвинения с ботлера. На бумаге расследование и впрямь выглядит убедительно. Отделение по правам человека в генеральной прокуратуре приступило к расследованию через неделю после убийства и за несколько лет провело несколько сотен допросов рабочих, служащих и свидетелей, пытаясь уличить убийц и выяснить, сыграл ли в этом преступлении какую-то роль — и какую именно — франшизополучатель Coca-Cola. Первая задача — найти непосредственных исполнителей убийства — оказалась непосильной. К тому времени как удалось установить личность Селитры — Ариэля Гомеса, он и сам уже погиб в уличной перестрелке. Щетка, как выяснилось, по документам именовался Энрике Вергара и состоял палачом при Немце. Он провел несколько наиболее кровавых расправ в окрестностях, а затем исчез без следа.
Показания многих свидетелей подтвердили близкое знакомство Милана с командирами военизированных отрядов. Кроме того, ряд свидетелей, включая двух охранников и заводского инспектора по кадрам, указали, что директор по производству Ригоберто Марин также водил дружбу с боевиками и их часто видели вместе. Охранники сообщили о том, как Марин провел людей из военизированных отрядов на завод, распорядившись не записывать их имена на входе.
К тому времени оба этих топ-менеджера покинули город. Милан уволился за неделю до гибели Хиля, ссылаясь на «здоровье дорогой мамочки», Марин продержался еще полгода и подписал весьма принужденное по интонации прошение об отставке «по личным причинам». Следователей из отдела прав человека такие отговорки не устроили. В сентябре 1999 года они получили ордер на арест не только Вергары, но и Марина с Миланом, объявив их в розыск по подозрению в убийстве, терроризме и похищении человека. Улики «не оставляли ни малейшего сомнения в том, что они [Марин и Милан] подстрекали военизированный отряд уничтожить действовавший на заводе профсоюз», — писали в своем заключении следователи, уточняя, что поведение этих людей «свидетельствует о наличии заранее составленного плана... направленного на уничтожение профсоюза».
Милан и Марин настаивали на своей непричастности к преступлению, утверждая, что и с боевиками знакомы не были, и профсоюзу не угрожали — напротив, по их словам, они сами подвергались угрозам со стороны военизированных отрядов. Милан уверял даже, будто он платил за покровительство армейскому отряду Алехо дель Рио, стоявшему гарнизоном на дороге в Апартадо. Марин признал, что боевики заглядывали на завод, но якобы лишь попить газировки, а если их имена не внесли в журнал, так это потому, что охранники их боялись. И он опять-таки рассказывал, что его самого подозревали в сочувствии к партизанам и даже вызывали по этому поводу на встречу с региональным командиром военизированных отрядов по имени Пабло.
Новая информация побудила прокуратуру выпустить Марина 19 июня 2000 года из тюрьмы на том основании, что доказательств его причастности к насилию набралось недостаточно. Шесть месяцев спустя следствие по делу об убийстве Хиля было закрыто. Такой исход глубоко огорчил родных погибшего и его товарищей по профсоюзу, однако для колумбийской системы правосудия это типично, по словам Доры Люси, члена Коллегии адвокатов имени Хосе Альвеара Рестрепо в Боготе. Коллегия давно уже борется с безнаказанностью членов военизированных отрядов. «Во многих случаях улик набирается вполне достаточно, однако прокуратура заявляет, что их мало, и закрывает дело». Более 2600 активистов погибло за двадцать лет, а судебные приговоры были вынесены менее чем в ста случаях, и по большей части — в последние годы. Основная причина такого положения — политическое давление, которое испытывают следователи и прокуроры. В то самое время, когда по делу Хиля было принято такое решение, в стране разгулялись партизаны, и общественное мнение громко взывало к беспощадному отпору терроризму. С другой стороны, в офисе генерального прокурора скапливались доказательства тесного сотрудничества между армией и военизированными отрядами. В июле 2001 года прокуратура даже произвела арест генерала Алехо дель Рио, того самого человека, у которого Марин, по его словам, искал защиты. Генералу было предъявлено обвинение в сотрудничестве с боевиками. На протяжении ряда лет они проводили совместные операции.