Coca-Cola. Грязная правда

Блендинг Майкл

С этого начались полгода тяжелейших испытаний. Самое страшное, что может случиться с человеком в Колумбии, — это быть обвиненным в терроризме. Их держали вместе с партизанами, боевиками и обычными преступниками, причем сокамерники и в самом деле верили, что эти трое готовили взрыв на заводе. «Мы не могли никому довериться, — рассказывает Гонсалес. — Я с трудом удерживался от слез». На весь блок приходилось всего четыре душевые, и туда они боялись заходить, потому что в душевых часто совершаются нападения. «Если хочешь помыться, надо принести в камеру бутылку с водой и мешок», — рассказывает Гонсалес. Вместе с Флоресом они сидели в камере размером метр с небольшим на два.

Дочери Гонсалеса в ту

пору было 4 года, она только начала ходить в подготовительную школу. Гонсалес подкупал стражей, и те выпускали его на прогулочный двор на третьем этаже тюрьмы, откуда он мог видеть дочь, когда жена отвозила ее домой. По выходным дочери всех трех узников приходили под окна тюрьмы, и отцы бросали им сладости, обернутые в записки. Семьям заключенных приходилось туго: их кормильцев уволили, они остались без средств к существованию. Когда стало известно, в чем они обвиняются, детей Гонсалеса и его товарищей стали дразнить другие ученики в школе, обзывали их убийцами и террористами. В конце концов им пришлось пропустить школьный год, они собирали бутылки на улицах, просили мелочь у рабочих на заводе. «Друзья отвернулись от нас, нам нечего было есть», — вспоминает дочь Перчика, двадцатилетняя Лаура Милена Гарсия, которая на всем протяжении интервью сидела молча и внимательно слушала рассказ о муках своего отца и его друзей. И она тоже, не выдержав, начинает плакать, вытирая глаза и с трудом справляясь с голосом.

Флорес все это время сидит, пряча лицо в крупных ладонях. Изредка он поднимает голову и снимает очки, чтобы утереть глаза, а рассказывает за него Перчик. В совокупности они провели в Ла Модело 174 дня, прежде чем дело в августе 1996 года передали в суд (оставалось несколько месяцев до выстрелов в Карепе). Но в суде обвинительный акт начал сразу же разваливаться. Единственный свидетель от компании выступал в маске, и его показания о том, как и когда руководители профсоюза проникли с бомбами на завод, опровергались показаниями десятков рабочих и официальными протоколами самой же компании. И замаскированный свидетель постоянно противоречил сам себе, так что в итоге сам окружной прокурор воскликнул, что свидетелю требовалось оказаться сразу в трех местах, чтобы столько всего увидеть. Отвергнув эти показания как насквозь ложные, прокурор прекратил дело и распорядился выпустить трех профсоюзных деятелей на свободу.

Но при этом прокуратура отказалась возбудить дело против менеджеров, которые ложно обвинили их в подкладывании бомб, и даже не раскрыла личность замаскированного свидетеля. Когда же профсоюз подал гражданский иск против Panamco, судья счел данные недостаточными для того, чтобы уличить конкретных представителей компании. «Они остались безнаказанными, — возмущается Гонсалес. — Как ничего не было: простить и забыть». И вплоть до сегодняшнего дня прокуратура отказывается назвать того свидетеля в маске.

А для троих рабочих с выходом из тюрьмы несчастья отнюдь не закончились. В их адрес и в адрес членов их семей регулярно поступали угрозы. В 2002 году двенадцатилетняя дочь Гонсалеса сняла трубку и услышала в телефоне голос: пусть ее «сучий террорист папаша» заплатит 20 миллионов песо (10 тысяч долларов), или ей конец. Вскоре от Гонсалеса ушла жена. «Она говорила: "Ты испортил жизнь мне, моим родным и дочерям", — Гонсалес вновь запинается, сглатывает слезы. — Люди, даже ближайшие соседи, относились к нам с недоверием. — Слезы текут из его глаз, и так же непроизвольно течет его речь. — Они хотят уничтожить профсоюз, чтобы не договариваться с рабочими. Условия труда все время ухудшаются. Я не партизан и не боевик. Но я вижу, что в стране надо многое менять. — И вдруг слезы сменяются сардоническим смехом. — Беспомощность так изводит, порой уже и в самом деле хочется подложить бомбу и взорвать завод

к чертовой матери. Доходишь до того, что хочется стать террористом-смертником и разом покончить со всем».

Несмотря на серьезный счет к компании, которая пыталась посадить их до конца жизни в тюрьму, все трое попрежнему работают на том же заводе, изо дня в день поднимая и разгружая ящики с красно-белым логотипом. Но с того дня, как ворота тюрьмы захлопнулись за ним, Гонсалес в рот не брал кока-колу. И когда он входит на территорию завода, он становится «другим человеком». «Я вижу в начальстве врагов. Мы вышли из тюрьмы в 1996 году, а сейчас 2008-й и это просто еще одна тюрьма», — говорит он.

Поощряла ли компания насилие против членов профсоюза или просто извлекала выгоду из обстоятельств, факт остается фактом: непрерывные угрозы и провокации обескровили профсоюз.

В 1993 году, когда Panamco начала скупать разливочные заводы, в SINALTRAINAL числилось 1880 работников из штата компании. К 2009 году, по данным представителя SINALTRAINAL Карлоса Олайи, их число сократилось до 350. Это было в значительной степени вызвано массированной заменой штатных работников на временных и договорных: вместо 10 тысяч человек, работавших на полную ставку в 1993 году, сейчас в компании осталось лишь 2 тысячи. Остальные рабочие, так называемые «кооперативщики», должны были самостоятельно оформлять страховку и не получали прочих льгот, а также, разумеется, исключались из любых коллективных договоров. Но и ставка постоянных сотрудников упала с 800 долларов в месяц до 500. А нечлены профсоюза получали и того меньше — всего 150 долларов в месяц. Не выплачивались бонусы за сверхурочные и работу в выходные. Причем корпорация в итоге обогатилась и преуспевает: сейчас Coca-Cola контролирует уже 60 процентов рынка безалкогольных напитков в стране. После того как в 2003 году Panamco перешла в руки Coca-Cola FEMSA, Колумбия сделалась главным и самым быстрорастущим рынком для основного ботлера.

И после так называемой демобилизации военизированных отрядов в Колумбии все еще раздаются угрозы в адрес SINALTRAINAL: у военизированных отрядов есть преемники, которые продолжают их дело. Новый их босс в Барранке — по слухам, брат Немца из Урабы. Под дверь здания профсоюза то и дело подсовывают записки с угрозами, приходят такие письма и по электронной почте. «СМЕРТЬ ВСЕМ ЛЕВЫМ КОММУНИСТАМ—УНИЧТОЖИМ ВСЕХ ПСОВ ДО ЕДИНОГО! — такое послание пришло по электронной почте в ноябре 2008 года. — СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР ВСЕМ... ЧЛЕНАМ ПРОФСОЮЗА В НАШЕМ СЛАВНОМ БАРРАНКЕ».

В Букараманге военизированные отряды в ноябре 2007 года похитили сына Флореса, когда он выходил из школы, запихали его в черный фургон и избили рукоятью пистолета, а затем выбросили на обочине. Дочь Перчика Лаура Милена Гарсия едва не попала им в руки летом 2008 года. Она шла домой из университета и заметила двух преследователей. Один нагнал ее, ткнул дулом револьвера в бок и прошипел: «Тихо!» — но, к счастью, Лаура успела так близко подойти к дому, что увидела сторожа и громко окликнула его, спугнув таким образом похитителей. Вот почему Перчик настоял, чтобы дочь и внучка присутствовали при его выступлении: пусть поймут, что происходит с ним, ведь они и сами теперь под прицелом.

«Больше я одна в университет не хожу, — говорит Гарсия, с виду обычная девушка, из тех, кто смотрит MTV: короткий яркий топ, большие серьги-обручи в ушах. Но она такой же перчик-чили, как ее отец. — Когда в университете профессор начинает ругать профсоюзы, я ему не спускаю. Я ему отвечаю: "О чем вы говорите — профсоюзы защищают права трудящихся"». У вас тут, в университете, кто-нибудь нарушает права трудящихся?"» Вся надежда профсоюзов — на молодое поколение. Нынешнее просто бьется за свое выживание.