Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф
Шрифт:
– Я не завтракать еду, а работать, – напомнила Рита.
Виктор покачал головой. По дороге бегали машины. «Все машины – туда!..» – подумал Виктор.
– Что делают, когда на душе паршиво? – вдруг спросил он.
– Молятся, – ответила Рита, – или громко ругаются.
Виктор искоса взглянул на девушку и немного посвистел.
– Что? – спросила Рита.
– Поселенцы, которые взберутся на крышу синагоги, будут, я думаю, молиться.
– Наверно…
– И громко ругаться.
– Наверно… А ты?
Виктор потрогал нагрудный
– Я буду там, где они.
– На крыше синагоги?
– Там, где они, – повторил Виктор.
– Ты не обязан…
– Мой дядя считает так же.
– Наверно, он боится за тебя.
– Я думаю, что он просто лжёт… И себе, и другим…
– Зачем ему?
– Так НАДО… – уверен он. – ОЧЕНЬ НАДО…
– Разве можно быть в чём-то уверенным?
Слова Риты привели Виктора в замешательство. Он посмотрел туда, где небо касалось поверхности холмов, а потом вдруг перевёл долгий, пытливый взгляд на Риту.
– Не смотри на меня так, – попросила девушка. – Разве ты не понимаешь, что я имела в виду?
– Конечно, понимаю! Ты имела в виду неожиданные проколы в колёсах…
Рита рассмеялась.
– Сегодня о проколах не будем…
– О них не будем… Тьфу-тьфу-тьфу! Сегодня я должен быть уверен хотя бы в самом себе.
Сбросив с руля руку, Рита включила приёмник. Заканчивалась беседа с изучающими иудаизм японскими студентами, а потом сообщили: «Выступая в воскресенье на пресс-конференции в Иерусалиме, госсекретарь США Кондолиза Райс особо подчеркнула, что процесс эвакуации израильских войск и поселенцев из сектора Газа «должен пройти мирно и без насилия».
Рита убавила звук.
– Ты бывал солдатом? – спросила она.
– Не довелось. Почему ты спрашиваешь?
– Мой брат служит.
– Надеюсь, сегодня с твоим братом встретиться не придётся…
– Надеюсь, что сегодня – нет… – Рита приёмник выключила. – На крыше синагоги страшно не будет?
Виктор подумал: «Только бы крыша не прогнулась!»
– Увидишь… А через пару дней, когда в газете появится твоя статья, тогда увидят все…
Мимо проехали три полицейские машины.
– Я напишу правду, – сказала Рита.
Виктор улыбнулся. «Удивительно, – подумал он, – как просто звучат слова «я напишу правду».
– О чём задумался? – спросила Рита.
– О тебе.
– Обо мне?
– О твоей работе в газете…В древности государственная ложь не считалась пороком, а, наоборот, признаком деятельного и изощрённого ума. Кому могло придти в голову осуждать изощрённый ум? Помнишь, рассказы про королевских придворных, про их ужимки и лукавства, да и про самих королей? Сегодня науку фальшивить и предавать целые народы называют дипломатией, а королей – президентами…
– Я буду внимательно наблюдать и напишу правду.
Виктор подумал о родителях, о профессоре Левине и о новом еврее Барухе. Вспомнился вчерашний телефонный разговор с полковником, а потом вдруг вспомнилась
– Всё заметить, как и всё ощутить, невозможно… – сказал Виктор. – Мы, израильтяне, ужасные неврастеники: легко впадая в отчаянье, обливаясь слезами и оглушая себя воплями, мы подолгу суетимся и мечемся из стороны в сторону, а потом вдруг тихо смиряемся, чтобы, так же внезапно выпрямившись, упрямо, со всего размаха вновь броситься на поиски Земли Обетованной…Как видишь, двух тысячелетнее скитание евреев ещё не закончилось.…Тебе приходилось бывать на похоронах?
– Два года назад я хоронила бабушку… А что?
– В таком случае ты знаешь, что, оставив позади себя ворота кладбища, вдруг появляется ощущение, будто лишился чувств; ни тоски, ни горя не осталось, совсем ничего…У меня такое ощущение сейчас.
– Прекрати! – сказала Рита. – Мы едем не на кладбище…
– Нет. Ещё нет…
– Прекрати! – повторила Рита.
– Прости!
– Думаешь, сказать правду у меня не получится?
– Думаю, что наоборот… Солгать о лжи гораздо труднее…
– Ты действительно так думаешь?
– Нет, конечно, но очень хочется, чтобы ты солгать не сумела…
Бледно-фиолетовая полоса между небом и песчаными холмами упорно сохраняла неподвижность; казалось, она задалась целью напомнить миру, что со дня его сотворения, ничто в нём не менялось и уже не изменится.
Виктор достал из кармана губную гармошку. Он играл что-то одновременно и грустное, и торжественное, а потом, вернув гармошку в карман, сказал:
– После победы, мы вернёмся в Беер-Шеву и наградим себя замечательным завтраком.
– Мы победим? – спросила Рита.
– Должны… В крошечном кафе бывший оперный певец подаст нам отличный кофе и шоколадные тортиками.
– А супы? – спросила Рита. – Я думаю, что мне ужасно захочется скушать полную тарелку горячего супа.
– Тарелка с супом – это будет непременно!
– А деньги?
– И это будет… На станции по переливанию крови мне должны вернуть кое-какую сумму…
– Ты сдаёшь кровь?
– Во мне её в излишке, так что за тарелку супа можешь не волноваться.
Справа от дороги показалась зелёная табличка с надписью «Кфар– Даром – 3 км.»
– Сегодня мы это сделаем!.. – торопливо прошептал Виктор. – У меня хорошее предчувствие…
– У тебя такой тон, словно не говоришь, а заклинаешь.
– Так оно и есть… А у тебя бывают предчувствия?
– Бывают, только они всегда почему-то смутные… – Рита посмотрела, как поднимается солнце.
– Я думаю о нашей победе, – сказал Виктор. – А ты? О чём думаешь ты?
– О тебе, – не отрывая взгляд от оранжевого круга, ответила Рита, – о тебе, о себе и о том, что ты будешь делать в моей жизни потом.