Cова Минервы вылетает в сумерки. Избранные философские тексты ХХI века

Кутырёв Владимир Александрович

Вынося мышление за рамки бытия, Ф. Энгельс, несмотря на объективистский стиль изложения перипетий философской борьбы, поступает как материалист. Материализм вообще присваивает себе бытие и эта установка приобрела выходящий за пределы философии характер. «Бытие, – я, ср. (книжн.). Объективная реальность (материя, природа), существующая независимо от нашего сознания, а также материальные условия жизни общества. Б. определяет сознание». [44] Удивительно другое, что против исключения мысли из бытия не возражали большинство идеалистов. С нынешней точки зрения такая позиция представляется непонятной. Информация – небытие? Но это потому, что мы вступили в информационное общество. В предметном мире реальностью обладали предметы. Для идеализма же область внимания расположена выше совокупности сущего, он вдохновляется Сверхсущим. В классическом сознании бытие отождествлялось прежде всего с естеством, а все не относящееся к нему имело принципиально отличный от бытия статус. Поэтому Декарт ищет точки соприкосновения протяженной субстанции и мыслящего духа, Шеллинг пишет трактат «Об отношении реального и идеального в природе», где обсуждает проблему тождества бытия и мышления. Сознание, мышление, дух родственны небытию или, как утверждал Сартр, не решаясь до конца порвать с онтологией, сознание есть бытие, но такое, сущностью которого является собственное отрицание. Наука, естествознание бытийны, потому что они материалистичны, ибо познают

мир естественного, подтверждаются экспериментом и практикой, между тем как религия и спекулятивная философия сверх-естественны и мета-физичны. Они если не антибытийны, то над бытием, за бытием, вне его основных свойств пребывать в пространстве, изменяться во времени и обладать массой. Религия и метафизика имеют дело с бесконечным, вечным и невоспринимаемым нашими органами чувств. Их объекты умо-зрительны, умо-постигаемы – идеальны. В подобном контексте материализм действительно не отвечает понятию подлинной философии. Это скорее обобщение и комментарий к достижениям науки в познании эмпирического бытия вещей. Итак, с одной стороны наука и практика, бытие и материализм, а с другой, религия и умозрение, транс-бытие и идеализм. Оппозиция, которая сопровождала всю духовную жизнь человечества, по крайней мере после его перехода от варварства к культуре.

44

Ожегов С. И. Словарь русского языка. М., 1982. С.61.

Решительный перелом в трактовке бытия и изменении отношений идеализма с наукой наступил, когда люди столкнулись со средой, которая неадекватна их телесности и содержанием познания стало невидимое, неощущаемое, несоизмеримое с пространственно-временными параметрами, скоростями и ритмами живого. Применение электричества и магнитных полей, теория относительности, расщепление атома, изобретение компьютеров сделали нашим окружением то, что в классическую эпоху считалось нематериальным. В существование микромира как и в бога мы верим по его проявлениям (знамениям, следам), а непосредственно ни того, ни другого никто не видел. Наука потеряла наглядность и по множеству свойств перестала быть «реалистической», тем самым сблизившись с метафизикой. Появилась «научная философия» или «философская наука». Стало труднее отличать ее и от религии, вследствие чего необычно большое влияние приобрели различные сайентологические учения. Сайентология – «научная религия» или «религиозная наука». Все это привело материалистическое мировоззрение к кризису, категории бытия, субстанции и реизма, лежащие в его фундаменте, потеряли свое прежнее значение. Мышление, переставая быть созерцанием, превращается в проектирование, непрерывно изобретает, создавая нечто новое, по отношению к которому оно первично. Оно становится causa sui, мыследеятельностью, а онаученно-опредмеченное – технологией. Ощущение бытия, возникавшее у человека укорененного в природе и несущего ее в себе, входит в противоречие с искусственным окружением, где он сейчас преимущественно живет и действует. Соответственно, представления о бытии сближаются с «идеалистическими», все полнее совпадая с характеристиками транс-бытия, небытия и ничто.

Главным рубежом в «измене» науки материализму и переориентации на идеальное следует признать информационную революцию, которая привела к появлению беспредметной, знаковой, экранной среды – искусственного-2. В самой «природной» из наук – физике (по-гречески, как известно, фюзис и есть природа) нарастают процессы семантизации и символизации. Физическая реальность наделяется чертами нематериальности и «невесомости», при том не в абстрактных теориях, что было бы как-то понятно, а в экспериментах. [45] Так много обсуждаемый физический вакуум – «ничто, пустота, в которой потенциально содержится любое нечто» настолько напоминает человеческую мысль, что об этом хочется кричать даже дилетанту. Весьма правдоподобной представляется квалификация вакуума в качестве термина нашего мышления по поводу деятельности в микромире. «Физический вакуум – основной метафизический (курсив мой – В. К.) элемент квантовой космологии. Он вполне соответствует библейской метафизике творения, хотя и без употребления слова «Бог». Можно быть атеистом, считая, тем не менее, что Вселенная возникает из Ничего». [46] У других авторов сущностью вакуума прямо объявляется информация, а природа приравнивается к гигантскому компьютеру. Появление теорий, кладущих в фундамент объяснения мира порождающую пустоту (вакуум), означает перерастание физики в проектно-технологическую стадию развития. Физика открытий трансформируется в физику изобретений, в инженерную дисциплину, своеобразную «технизику» (в контексте общей смерти естествознания, распадающегося на технологию и, по принципу дополнительности, экологию; смерти обществознания, распадающегося на системотехнику и, по принципу дополнительности, гуманистику). Мировоззренческим отражением этого является «метафизическая физика», модели «информационной Вселенной», «семантического Универсума», «Дао-физики», опирающиеся на «торсионы», «психоны», «аксионы» и другие понятия-кандидаты на роль виртуальных частиц вакуума. Вряд ли их можно списать на проявление старинного мистицизма, внезапно охватившего современных физиков. Материал для рождения Вселенной также берется в головах ее исследователей. «Исходные импульсы самодвижения Универсума задаются семантическими полями. Первый известный семантический импульс проявился 20 млрд. лет назад в форме Большого взрыва, приведшего к возникновению Вселенной». [47] Откуда взялся этот импульс? Вопрос остается без ответа или, как делалось тысячи лет, вводится сверхсильный, ворочающий галактиками старый дедушка – Бог, только в новом, адекватном собственным ежедневным занятиям образе «Верховного Программиста Вселенной». Все эти уникальные, выдающиеся, претендующие на наконец-то найденную истину концепции мира суть слепок с его компьютерного моделирования как основного способа работы современных ученых. В своей узкой области это могут быть полезные проекты и построения, но в ценности их объективного статуса мы вправе усомниться. Мировоззрение людей никогда не было и не будет чисто научным, оно обусловлено историей, производством, культурой и выражает состояние духовной жизни общества в целом. Из этого и надо исходить в оценке его истинности.

45

См. например: Жданов Г. Б. О физической реальности и экспериментальной «невесомости». // Вопросы философии. 1998. № 2.

46

Захаров В. Д. Метафизика в науках и природе. // Вопросы философии. 1999. № 3. С.111.

47

Лесков Л. В. Семантическая Вселенная: Меонбиокомпьютерная концепция. // Вестник Московск. Ун-та. 1994, № 4. С. 19. См. также Налимов В. В. Вселенная смыслов. // Общественные науки и современность. 1995. № 3.

Окончательное онтологическое торжество идеализма связано с возникновением виртуальных реальностей. В них материальная субстанция заменяется отношениями и функциями, причем опосредованными, чужими, в которые человек вовлекается одним сознанием. Неизбежным следствием этого является ненужность его тела, предметов вообще. В виртуальной реальности материальные вещи и тела помеха, они действительно ничто. «По мере того как виртуальность умножается, телесности

становится все меньше, и материальные условия виртуальности все больше уничтожаются. Как долго продлится этот процесс перед крахом? Воображение разрастается, а окружающая среда и инфраструктура деградируют – это месть материи» ^[48] . Виртуальным начинают называть все относящееся к духу, душе, психике, сознанию. А поскольку с точки зрения идеализма история человечества есть проявление развития его собственного или божественного духа, то вся она становится историей виртуальности. Идеализм, применительно к условиям нашего времени, можно спокойно переименовать в виртуализм. Постепенно распространяется точка зрения, где материальное интерпретируется как вид виртуального, его константный уровень Всего лишь! В американском языке слово «виртуальный» стало синонимом слова «фактический», а пленники виртуально-экранного мира склонны считать его более реальным, чем традиционный и это новое соотношение миров вводится в норму. Онтология превращается в виртуологию.

48

Крокер А., Вайнштейн М. А. Политическая экономия виртуальной реальности: панка-питализм. // Виртуальная реальность и современный мир. М., 1997. вып. 3. С. 70.

В серьезном осмыслении подобного поворота во взглядах на бытие и судьбу человека сделаны первые шаги. Преобладают восторги и бездумное описание возможностей замены материального виртуальным. Одиноким утесом возвышается работа С. С. Хоружего, характеризующего явление виртуальности в качестве своего рода «недобытия». И то, подчеркивает автор, если отойти от классического, эссенциалистского взгляда на мир, от «дискурса сущности», при котором виртуальность вообще неотличима от чистого небытия. «Гипертрофия «виртуалистского мировосприятия», глобальная трансляция и тиражирование его установок служат, как весьма можно предположить, симптомами энергетического упадка человека и мира – упадка не количественного, а качественного: убыли формостроительной воли и способности. В своем развитии они потенциально приводят к появлению homo virtualis, который стремится замкнуться в горизонте виртуальной реальности, с трудом его покидает и вырабатывает специфические «виртуалистские» стереотипы поведения и деятельности, к примеру, «виртуальное творчество», разлив которого мы уже наблюдаем: творчество без принятия ответственности и без притязаний на истинность, творчество полу-понарошку, творчество для пробы, для понта, для стеба, для прикола… – творчество, постулирующее, что все существующее, будь то в сфере материальной или духовной, есть только виртуальность.

Однако все существующее не есть виртуальность». [49]

Да, для большинства это пока справедливо, но тенденция такова, что возможное, потенциальное, виртуальное состояние, сводящее человека к сознанию, в лучшем случае к голове профессора Доуэлла, все больше теснит реальность, в которой он действует как целостное телесно-духовное существо. Теснит его Бытие в сторону Ничто в буквальном смысле данного слова, ибо человек как чистое сознание теряет индивидуальность и растворяется в океане информации. Становится бессубстратным и без свойств, точкой пересечения отношений. На это состояние «безбытия», предметной пустоты начинают ориентироваться, из него исходят, им наполнены многие, особенно новейшие, философские течения.

49

Хоружий С. С. Род или недород? Заметки к онтологии виртуальности. // Вопросы философии. 1997. № 6. С. 67.

От бытия к ничто: меонизм и нигитология

Если возникновение метафизики совпадает с началом забвения бытия, то ее конец совпадает с его вступлением в стадию самоотрицания. Торжество научного позитивизма отразило сужение человеческого духа до «знательности», истощение его энергетических и ценностных форм, общее умаление, говоря словами К. Леонтьева, цветущего разнообразия жизни. Разумеется, эти тенденции не были однозначными, они сопровождались сопротивлением и борьбой. Наиболее резко против такого рода развития европейской культуры протестовал Ф. Ницше. Порицали западную мысль за «антиметафизичность», к которой она пришла, и многие русские философы – что она стала отвлеченной, бездуховной, «мертвой». Засилье рационализма и господство научного разума критиковали экзистенциалисты, хотя из-за апологии абсолютной свободы их отношение к бытию двойственно, в связи с чем экзистенциализм трудно считать его настоящим защитником. Поздний Хайдеггер не зря отказывался квалифицировать свою философию как экзистенциалистскую. «Если рассматривать всю историю европейской философии в ее основных направлениях, отвлекаясь от менее характерных путей ее развития, – писал А. Ф. Лосев в 1918 году, то можно выделить три следующих характерных тенденции: рационализм, меонизм, имперсонализм…

Вторая основная тенденция новой западноевропейской философии является необходимым следствием первой. Если разум лежит в основании всего, то ясно, что все, не укладывающееся в границы и схемы этого разума отбрасывается как обуза и рассматривается только как чистый вымысел, субъективное человеческое построение. Таким образом весь мир становится бездушным и механическим, он превращается в субъективную деятельность души. Все роковые последствия рационализма можно выразить одним словом: меонизм (от греческого me-on, не сущее), вера в ничто» [50] (курсив мой – В. К.).

50

Лосев А. Ф. Русская философия. // Русская философия. Очерки по истории. Изд-во Уральск. ун-та. 1991. С. 72–73.

Пока рационализм развивался в рамках метафизики, он имел положительный смысл. Его следствие – меонизм возникает на фоне и по мере вытеснения метафизического разума научным. В классическую эпоху связь меонизма с рационализмом почти не осознавалась, еще меньше усматривалась его связь с идеализмом. У них были разные знаки. Меонизм, в отличие от рационализма и идеализма имел отрицательный смысл. Как абсурд или солипсизм, впасть в которые для философии означало то же самое, что покончить с собой. Иронически описывая идеологию меонизма А. Ф. Лосев вспоминает об обитавшем в Сибири языческом племени, которое молилось пустоте – дырам и провалам в Земле (по-видимому, карстовым пещерам). Дыромоляи – такое прозвище получили члены этого племени. На современном этапе у высокопросвещенных поклонников ничто меонизм приобретает положительное значение. Ему находят союзников – различные маргинальные философские течения, апофатические определения Бога в теологии, некоторые мистические воззрения и восточные мифологии.

Нападки на бытие из одиночных и завуалированных становятся дерзкими и повторяющимися: его укрепления атакуют отряды легковой кавалерии чутких к духу времени дилетантов, под них ведут подкоп узкие фанатики новой «настроенности» этого духа, а на горизонте маячат толпы путаников, жаждущих отдаться любой необычной идее только потому что она необычная. Критика бытия перерастает в отказ от него, в прямую замену небытием и ничто, которые, толкуемые как первоначало и основа сущего, выходят на main stream философствования. «Природа боится пустоты», «небытие нельзя мыслить», «Ex nihilo nihil» (из ничего ничего не возникает) – эти аксиомы традиционного сознания теряют убедительность. Положение о вечности и самообоснованности бытия представляется все более сомнительным. Откуда оно взялось, если это материя? Откуда взялся Бог, абсолютный дух, если считать его творцом сущего? Непонятно. Гораздо более ясный ответ на эти «последние вопросы» можно получить, если, как оказывается, опираться на отрицательные категории. Вот, например, в такой конструктивной схеме.