Цунами
Шрифт:
Они стояли такой трехзвенной цепочкой — и будто играли в «Испорченный телефон». Будто Пол-Полина с Радом могли переговариваться только через посредство ее мужа, бывшего сокурсника Рада.
— Ты что, Рад, в самом деле на фиг меня посылаешь? — через голову мужа прокричала Пол-Полина. — Совсем озверел здесь, в отшельничестве?
— Совсем озверел? — ретранслировал Раду бывший сокурсник.
— Не без того, — согласился Рад.
— Он озверел, озверел, — подтвердил жене бывший сокурсник.
— Джени уж, во всяком случае, должен был позвонить, — произнесла с крыльца Пол-Полина.
— М-м? —
— При чем здесь она? — спросил Рад.
— Вот действительно, при чем? — не обращаясь ни к нему, ни к жене, с картинной риторичностью возгласил бывший сокурсник.
Рад повернулся к ним обоим — и к нему, и к Пол-Полине — спиной, пригнулся к лопате — и огласил воздух ее дребезжащим скрежетанием. Лучшего способа оборвать линию «Испорченного телефона», чем работа, было не придумать. Человек, занятый работой, неприкосновенен.
— Рад! Рад! — тотчас, однако, услышал он сквозь звук лопаты. Это был голос Пол-Полины.
Делать было нечего, не оставалось ничего другого, как прекратить скрести лопатой и повернуться к ней.
— Рад, подойди! — позвала его с крыльца Пол-Полина. — А то я не могу к тебе! — Она подняла ногу и потрясла ею в воздухе, показывая, что не обута для улицы.
Проходя мимо бывшего сокурсника, Рад распорядился, словно хозяином здесь был он, а не бывший сокурсник:
— Убери машину в гараж. Чтобы уж почистить и там, где она стоит.
— Йес, сэр! — прижимая руки к бокам, вытянулся по стойке «смирно» бывший сокурсник.
— Товарищ лейтенант, — поправил его на ходу Рад.
— Есть, товарищ лейтенант! — отчеканил бывший сокурсник. Тут же добавив: — Раскомандовался…
— Рад, Рад! — сказала Пол-Полина, когда он подошел к крыльцу и остановился, глядя на нее снизу вверх. — Ну вот скажи мне, ну в самом деле, ну что такое: почему ты ни разу не позвонил Джени? Она о тебе спрашивает — а ты ни разу!
— Спрашивает? — переспросил Рад. — И что?
— Как что? Странно! Поматросил девушку — и бросил?
Раду хотелось оглушить Пол-Полину чем-нибудь вроде резидентуры, как ее мужа, но ничего подобного в голову больше не лезло.
— Да на фиг я ей нужен, — сказал он.
— Не тебе судить! — отпарировала Пол-Полина.
— Кому ж, как не мне.
— Нет, ты здесь озверел, точно озверел! — Пол-Полина, продолжая кутаться в шубку, начала перетаптываться на крыльце с ноги на ногу — будто пританцовывала; можно подумать — от холода, но на самом деле, знал Рад, это у нее было свидетельством гнева. — Ни черта уже не понимаешь. Она у меня о тебе спрашивала! И удивлялась, почему не звонишь!
— Ну вот скажи, уехал в Таиланд, потому и не звоню. — Рад чувствовал раздражение против себя. Он не нашел нужного тона, и все получалось слишком всерьез. — Будет еще спрашивать — так и скажи. Поняла?
— Поняла, поняла, — станцевала очередное па Пол-Полина. — Все я про тебя поняла. Нет, не поняла: зачем ты в Таиланд, если не отдыхать?
А, сообразил Рад, она же не знает про Дрона, ей известно лишь то, что ретранслировал по «Испорченному телефону» его бывший сокурсник, ее муж.
— Голову
Пол-Полина не ответила. Стояла над ним с выражением испуга в глазах и больше не пританцовывала.
Рад повернулся и, волоча лопату за собой по земле скрежещущим хвостом, двинулся к месту, где до того чистил снег. Внутри в нем визжала и драла его в клочья кошачья стая. Ему было стыдно за свой срыв. Который не шел ни в какое сравнение со вчерашним. Вчерашнему было оправдание — беседа с французским экзистенциалистом. А сегодня без всякой беседы, просто так.
Его бывший сокурсник, хозяин дома, держа лопату на весу, легкой празднично-новогодней походкой тронулся ему навстречу.
— Иду за ключами ставить машину в гараж, как ты приказал, — ядовито проговорил бывший сокурсник, когда они проходили мимо друг друга.
— Да можешь и не ставить, что мне. Твое дело, — бесцветным голосом ответил ему Рад.
Глава пятая
В «Шереметьево» после паспортного контроля, регистрации, сдав чемодан в багаж и оставшись с одной небольшой сумкой через плечо, Рад сел в кресло поодаль от двери, через которую должна была происходить посадка, и достал из сумки взятую в дорогу книгу. Народ вокруг носился из одного магазина беспошлинной торговли в другой, это была пестрая туристическая толпа, отправляющаяся по купленным в агентствах путевкам оттягиваться на пляжах, подставить белое зимнее тело под солнечный ультрафиолет, как бы некое электрическое возбуждение облаком стояло в воздухе, — Рад, отрешась от всего, сидел, не поднимаясь, и, несмотря на мерклый свет, читал.
Книга, что он читал, была «Окаянные дни» Бунина, репринтное издание 1990 года с «ятями». Когда-то, в те самые годы, когда она вышла, он уже читал эти «дни», но, собираясь, взял из дачной библиотеки бывшего сокурсника на чтение в дорогу именно ее. Рука вытащила с полки одну книгу — и вернула на место. Вытащила другую — и тоже поставила обратно, и так третью, четвертую, пятую. А на этой вдруг замерла, взвесила ее зачем-то, хотя весу в ней было, как в пере, и в книжный строй книга уже не вернулась.
«Когда совсъмъ падаешь духомъ отъ полной безнадежности, ловишь себя на сокровенной мечтъ, что все таки настанет же когда нибудь день отмщешя и общаго, всечеловъческаго проклятая тепершнимъ днямъ. Нельзя быть безъ этой надежды. Да, но во что можно върить теперь, когда раскрылась такая несказанно страшная правда о человъкъ?» — читал Рад, удивляясь сам себе, что выбрал для дорожного чтения эту книгу, не какую другую. Дни, описанные в ней, были совсем не похожи на нынешнюю жизнь, но было что-то то ли в книге, то ли в нем самом, что читалось, как детектив, глоталось — будто иссох от жажды и вот наконец пил.