Цвет боли: красный

Хансен Эва

— Пойдем в дом.

И тут выясняется, что я легко запрыгнула следом за ним на большой камень, а как слезть обратно, не представляю. Ларс протягивает снизу руки:

— Иди ко мне.

Храбро сваливаясь ему в объятия, слышу похвалу:

— Молодец. Учись доверять мне во всем. Замерзла?

— Нет.

— Тогда быстрей в дом, чтобы этого не случилось. Если есть вопросы, задашь их перед камином.

Место перед камином в библиотеке стало нашим любимым. Ларс подает бокал красного вина и присаживается

рядом. Как обычно, мы на полу, это ближе к огню и почему-то удобней больших мягких кресел. Я тешу себя мыслью, что в больших креслах мы сидели бы удобно, но далеко друг от дружки, а так рядом, и что Ларсу это приятно. Обо мне и говорить нечего.

— Ну, что чувствовала?

— Ларс, это колдовство какое-то. Ветер и море подчинялись музыке?

— Молодец, заметила главное. Знаешь, об этой симфонии твердят, что она эротическая, и еще много всяких глупостей. А я знаю другое: сколько бы ни слушал ее на берегу, всегда одно и то же — музыка и море сливаются. Как это происходит, не понимаю, но происходит.

— Фантастика. В конце словно прикрикнула на море и… все успокоилось.

Он смеется:

— Не успокоилось, смотри, что творится.

За окном действительно началась снежная круговерть.

— Но оно же притихло!

Глаза смеются:

— Ну, выйди, прикажи еще раз.

Выходить совсем не хочется. Огонь камина приятно согревает, в руках бокал с превосходным вином, рядом Ларс…

— То-то же.

— Только не говори, что это ты организовал временное затишье!

В ответ хохот:

— Думаешь, не могу? О, ты даже не подозреваешь, как много я могу, особенно когда мне нужно совратить одну строптивую девчонку…

Конечно, я покраснела от слова «совратить».

— Господи, с кем связался… — И мотает головой: — Все равно! Давай заниматься викингами. Завтра заявится Мартин, вообще не до чего будет.

При этих словах его рука беззастенчиво ныряет под мою рубашку и гладит спину. Если честно, мои мысли несколько далеки от викингов… и даже Хуго Альвена с его морской симфонией… А тут еще какой-то Мартин…

— Кто такой Мартик?

Ларс откровенно морщится в ответ, я понимаю, что этот Мартин для него не самый приятный гость.

— Ты не слишком его жалуешь?

В глазах Ларса мелькает что-то не очень хорошее:

— Это такая сволочь, которую даже на тот свет не берут из брезгливости, чтобы ад не загадил.

— Зачем же приглашаешь в дом?

— Кто приглашает? Его не выгонишь. Разве денег дать, чтобы поскорей убрался. Придется…

Мы намерены говорить об оружии викингов.

Ларс снова раскрывает фолианты…

Я вдруг решаюсь задать вопрос:

— Как ты думаешь, мастер, создавая клинок, должен нести хоть какую-то ответственность за его использование? Я понимаю, что он не виноват, что оружие использовали, например, для убийства, но он же не мог не понимать, что оно будет именно так использовано?

— Ты прекрасно знаешь, что на этот вопрос ответа

нет. Человечество никогда не сможет однозначно ответить, виноват ли создатель оружия в гибели людей от этого оружия.

— Человечество не может, а ты для себя можешь? — В его глазах что-то такое, чего я почти пугаюсь, и быстро добавляю: — Если не хочешь, можешь не отвечать.

— Нет, почему же? — Ларс ворошит поленья, подкладывает еще одно и садится, прислонившись к креслу, задумчиво глядя на огонь. — Человек обязан отвечать за все свои поступки, даже совершенные по глупости.

Я не знаю, что говорить. Ларс сидит, глядя на огонь, молчит, и я понимаю, что он там, в своем мире, бесконечно далеком от меня. Мне до дрожи хочется провести рукой по его волосам, но я знаю, что, если только прикоснусь, он отбросит мою руку. Нет, он не пустил меня в свою жизнь, даже не позволил к ней приблизиться… Все, что было за эти дни, всего лишь видимость, мираж.

И вдруг…

— Знаешь, сегодня меня вызывали в полицию. Уже второй раз.

— Почему? — осторожно, боясь что трепетный огонек доверия погаснет от любого неосторожного слова.

— Расспрашивали о шибару…

Внутри у меня все замирает, готовясь рассыпаться огнями фейерверка, потому что он счел возможным говорить о себе. Но фейерверк не зажигается, напротив, в следующее мгновение я падаю в преисподнюю.

— Я убил человека.

Мир рухнул, просто перестал существовать. Может, кто-то и оставался жить на этом свете, и даже был счастлив, но мой мир погиб.

Значит, все-таки Анна и Оле правы в своих подозрениях, красавец и умница Ларс убийца. Хочется закричать: «Нет! Не может быть!», но он же сам только что признался. Мрак, охвативший меня, густой и непроницаемый, он почти осязаем. Внутри растет паника, нет, я не боюсь, что последую за Кайсой, но боюсь утонуть в этом мраке. И как тонущая отчаянно пытаюсь барахтаться.

Мысли расталкивают пелену, пробираясь к свету. Вопреки всем подозрениям, вопреки его собственному заявлению я НЕ ВЕРЮ, что Ларс убийца. Конечно, сейчас он скажет, что пошутил, это такая дурацкая шутка, чтобы меня испугать, вроде той, что была в первый день с книгами. Это проверка, как я сразу не поняла? Ларс проверяет мою способность не впадать в панику…

Сейчас он скажет, что пошутил… скажет…

Но Ларс молчит, ничего не опровергая и не объясняя.

Не знаю, сколько времени мы так сидим, я потеряла счет минутам. Полено почти прогорело.

Ларс вдруг поднимает голову и тихо просит:

— Линн, иди к себе…

— Извини, я не хотела…

Он не дает договорить.

— Иди к себе, Линн.

— Я возьму скрипку?

— Что?

— Я возьму ту скрипку, на которой играла?

— Да, бери.

В его голосе легкое изумление, но я уже не обращаю внимания, мне тошно. Тошно от понимания, что, если и была тоненькая ниточка, связывающая нас с Ларсом, она только что оборвалась. Оборвала ее я сама своим ненужным любопытством.