Цвет боли: красный

Хансен Эва

Вангер замер, присев сначала, он уже давно поднялся и навис над Фридой, разглядывая снимок, и почти касаясь ее виска щекой. Девушка не отодвинулась. Допускала его в свою интимную зону? Даг почему-то смутился, чего с ним раньше никогда не случалось.

— Но на фотографиях невозможно стоять на расстоянии метра.

Фрида внимательно посмотрела на вернувшегося на свой стул наставника, казалось, она не заметила его порозовевшие уши и легкое смущение. Кивнула:

— Конечно,

но они и не стоят в метре друг от дружки, хотя отодвинуться есть куда. Они рядом, совсем рядом, и все же врозь. Когда близкие люди, особенно девушки, так фотографируются, одна почти наверняка подхватит вторую под руку, чтобы удобней стоять. Но Кайса даже чуть отвернута от своей соседки, хотя против интимной дистанции не протестует.

— Почему ты уверена, что это девушка, а не парень? Может, приревновала, поссорились, или вообще парень чужой?

— Чужого парня она обязательно подхватила бы под руку, свой, если уж фотографируется, приобнял бы ее саму. Я не знаю парней, которые, поссорившись с девушкой, стали бы терпеливо ходить с ней по музею и сниматься на фоне корабля Васы. Да и парень маловат. Кайса невысока — метр шестьдесят пять, у стоящей рядом фигуры локоть практически на том же уровне, если человек не урод, то рост где-то сто семьдесят сантиметров.

— Хорошо, уговорила, это девушка. Может, и правда, лесби?

— Может. А может сестра.

— Та самая?

— Да, о ней-то мы и забыли.

— Черт, я даже не спросил тогда ее имени, но она оставила телефон, чтобы сообщили, когда можно будет забрать тело сестры. Сейчас найду… — Вангер принялся лихорадочно перебирать бумаги на столе.

В его вечной свалке были свои преимущества — ничего не выбрасывалось, а просто лежало горами, зато при необходимости любую бумагу можно раскопать. И стикер с телефоном сестры убитой тоже нашелся.

— Звони, ты умеешь разговаривать с людьми, — Вангер подал записку Фриде, потому что терпеть не мог телефонные разговоры, говорить, не видя собеседника, для него каторга.

Трубку не брали долго…

— Фрекен Стринберг? Попросите к телефону фрекен Стринберг, пожалуйста. Нет такой? — Фрида чуть помолчала, видно выслушивая чью-то тираду, потом кивнула: — Извините, вероятно, я ошиблась номером. Еще раз извините.

Даг порадовался, что звонил не он.

— Что?

— Морг.

— Что?!

— Она посмеялась над тобой, Даг. Дама сказала, что студентки часто дают навязчивым поклонникам этот телефон.

Вангер еще раз порадовался, что поручил позвонить Фриде.

— Ну, шутница, я тебе покажу! Хотя, кто мог ожидать шуток от этой серой курицы?

* * *

Утром

в окно заглядывает солнце, которого давненько не было, а потому настроение сразу улучшается. Ларс за мной на пробежку не заходит, выбегаю сама. Жан машет рукой, приветствуя, я отвечаю. В конце концов, что произошло? Ларс Юханссон дал понять, что у него есть (или была) другая, что он тоскует, жалеет о чем-то случившемся давно, потому плакала его скрипка. Я просто подвернулась под руку, потому и было оказано внимание, все разговоры Свена о моей неординарности или уговоры, что Ларс хороший, ничего не значат. Свен просто очень любит Ларса и хочет, чтобы тот смог забыть или хотя бы на время забыть о своей прошлой любви. Для этого годится и такая дурочка, как я.

Проблема только в том, что я в этой роли выступать не хочу. И не могу.

Что делать?

Оставалось одно: завязать саму себя в те самые узлы, которые Ларс умеет вязать, и остаться с ним в приятельских отношениях. Чтобы мое бегство бегством не выглядело, я постараюсь изобразить страшную занятость, не стану удирать с утра пораньше, хотя погода позволяет Петеру отвезти меня в Стокгольм. Нет, я должна как-то осторожно намекнуть Ларсу на наши отныне нормальные дружеские отношения и границы, которые переходить не стоит. Ларс для меня отныне недоступен, каким был и раньше. Только раньше я краснела и бледнела, теперь такого себе позволить не могу.

Но я знаю, что он не убивал ту девушку, а если и подозревает, кто это сделал, то это преступление уже другого рода. Ничего разбалтывать не буду, и как бы мне ни было хорошо в этом замке, отсюда надо удирать. А чтобы это действительно не выглядело бегством, нужно назначить отъезд, например, на завтра. «Подбить» итоги с темой викингов, чмокнуть Ларса в щеку и помахать ручкой.

Все, решено — завтра уезжаю! Сейчас у меня есть возможность и повод развязаться с Анной и Оле, никаких других заданий выполнять не буду, ничего разузнавать о друзьях Ларса или ком-то еще тоже. В конце концов, скоро Рождество, лучше отправиться к бабушке, там сердечные раны залижутся легче.

От этого решения вдруг становится легко и спокойно, словно я очнулась от тяжелого сна под названием Ларс Юханссон. Ничего, некоторыми болезнями нужно переболеть обязательно. Я не смогу забыть эти глаза цвета стали, не смогу забыть его руки, его губы, но я должна держаться от них подальше. Это даже хорошо, что разговор произошел вчера, а не тогда, когда я уже совсем не смогла бы пережить разлуку. Безответная любовь все равно любовь.

Я уже не сомневаюсь, что не нужна ему сама по себе, а клином быть не желаю. Нет, я не отдушина, я сама по себе, и если чем-то похожа на эту Паулу, то не виновата в том.

Настроение после таких размышлений даже поднялось, как ни удивительно. Да, я смогу справиться с собой. Пусть Ларс Юханссон сам разбирается со своими давними сердечными ранами, а Анна с Оле ищут нового кандидата в преступники. Все это без меня, пожалуйста.

Ларса так и не видно, бегаю, завтракаю и даже обедаю без него, на мой вопрос Свен отвечает, что скоро придет. Куда ушел, мне, конечно, не докладывают. Дернул меня вчера черт завести философскую беседу! Но я уже решила, что это к лучшему, и теперь не переживаю.