Цветение и увядание

Саммонен Елена Александровна

– Принимай нас, Суоми, красавица. Я ведь знаю, тебе это нравится...- напевал независимый секундант, доставая из серванта стопки.
– Сейчас главное не напиться, а то будет не вполне вежливо явиться на дуэль пьяными в стельку.

– Петербургская?
– осведомился Линдквист, поведя носом.
– Наша, финская, лучше. Ведь мы умеем ее пить. Эти русские глотают ее прямо так. А надо лёд в водку класть, как это делаем мы. Так мягче получается.

– И давно ли, дядюшка, все финское стало нашим?
– усмехнулся его племянник, а потом, произнеся финское "Киппис!" поднял стопку и попробовал на вкус добрую "Ярви".

– Да с

тех пор, как мы с тобой уехали из нашей шведской деревеньки в финскую столицу. Шведы как-то уже покоряли Финляндию. Вот и мы сюда приехали, как хозяева, - конечно, Антеро говорил это несерьезно.

– А что на это скажут русские?
– засмеялся Янне.

– Ты все время думаешь о мнении других, - по красивому лицу Антеро скользнула ухмылка.
– Даже отказался от своей фамилии и взял финскую. Я думаю, что стыдиться своего происхождения сродни предательству.

– А ты признайся, тебе ведь тоже нравится, когда тебя называют нуори мьёсом?

– Да мне что герр, что нуори мьёс...Все равно я родился и умру Линдквистом, - это могло бы прозвучать пророчески перед дуэлью, если бы они оба не были уверены, что Антеро завтра не умрет.

Допивая огненную воду мелкими глотками, Янне рассказывал своему дядюшке о происшествии, случившимся с ним на днях.

– В общем, возвращаюсь я домой со службы в конторе, и встречается мне у ворот соседка. Говорит, что видела на территории моего дома в районе пяти часов вечера смуглого господина, одетого, как масон. Мне было страшно заходить в дом, но я осмелился. Осмотрел все ящики. Ничего ценного не взяли. Но что самое интересное...пропали домашние туфли, стоящие у двери. Вот скажи мне, зачем ему понадобились туфли, обычные тряпичные туфли?

– Быть может, он фетишист?
– усмехнулся Линдквист.
– Создал себе там алтарь из домашних туфель и молится на него. Ну или...

– Ох, дядюшка, ты все шутишь!
– смеялся племянник.
– Скоро в тюрьме молиться будет. Я написал заявление. Ибо незачем было лезть в чужой дом.

Во втором часу ночи Антеро откланялся тому, в ком текла его шведская кровь, и собрался идти домой. Он решил, что перед дуэлью неплохо поспать пару часов.

– Ты не бойся, дядюшка, - дружески похлопал его по плечу Янне.
– В этой дуэли не умрет никто.

Линдквист шел по темным улицам Хельсинки в сторону Лиисанкату. Антеро был пьян, но как всегда неотразим. С раннего детства он был нарциссом - вряд ли можно найти более самовлюбленного человека, чем он. Антеро тратил все деньги лишь на себя, самого любимого человека в своей жизни. Модный сюртук сидел на нем, как влитой, бархатный жилет темно-синего цвета был весьма контрастен белой накрахмаленной сорочке. И узкие темные брюки были в тон сюртуку из добротной ткани. В отличие от других богемных господ, он не носил шляп. Антеро слишком любил свою прическу - просто грех прятать под шляпой потрясающие светлые локоны. Жаль только, что кремового цвета шейный платок, некогда красиво завязанный, болтался на его белой шее, как хомут. А дорогой французский парфюм смешался с запахом русской водки. Он шел по заснеженным дорожкам, весело насвистывая "Карманьолу" - революционную песенку, за которую во времена императора Николая можно было нажить серьезные неприятности с жандармерией.

– Мои извинения...- к нему подошел кто-то со спины и коснулся плеча.
– Вы не подскажете, сколько времени?

– Без десяти два, - сказал Антеро, взглянув на часы, что окольцевали

его запястье.
– Чего тут шарахаешься, челядь грязная? Иди уже домой, спи, бродяга.

Случайный прохожий вроде бы не обиделся на выпад веселого господина, у которого едва ворочался язык, но что-то недоброе мелькнуло в его взгляде.

Антеро Линдквист, добравшись до своего уютного домика на Лиисанкату, что-то пробормотал служанке и, не раздеваясь, прошел в свои покои, где быстро отошел ко сну. Встать пришлось в четыре часа, покуда еще не взошло солнце. По просьбе Антеро накануне, его разбудила служанка. Он искупался, переоделся и, сказав прислуге, что вернется к восьми утра, ушел в сторону сквера на улице Агриколы. Там его уже ждал секундант, который в случае гибели Линдквиста должен засвидетельствовать его смерть. Им был один молодой композитор.

– Друг мой, я искренне желаю, чтобы ядовитая пилюля выпала не тебе, - сочувствующе произнес секундант.

Антеро решил взглянуть на часы. Пять утра наступит совсем скоро, но его соперник не идет. Если Перовский опоздает больше, чем на десять минут, дуэль не состоится, и опоздавший будет клеймен позором. Линдквист, по привычке посмотрев на запястье, не обнаружил на нем часов! Как же так...Он никогда не забывал надеть их...Постойте...А он снимал часы, когда явился под утро домой? Нет...Может, их уже и не было на его руке? Что же, Антеро потерял их, когда пьяный брел домой или у него эти часы украли? А кто украл? По дороге от племянника до дома он никого не встречал...Если только ночного гуляку, спросившего Антеро о времени... "Поищу дома и на его территории. Если не найду, то пойду в полицейский участок - они все отыщут", - подумал Линдквист и вспомнил о дуэли.

Спустя пять минут пришел Перовский. Его секундантом был граф Киселёв, в доме которого произошел конфликт. Дуэлянты не обронили ни слова в адрес друг друга, как это и положено. Маннергеймы, конечно же, не пришли. Они, хоть и были свидетелями конфликта, не должны были присутствовать на дуэли. Эти люди назначили независимого секунданта - их миссия выполнена. За десять минут до начала дуэли явился независимый секундант с двумя пилюлями и белым носовым платочком.

– Господа, у вас еще есть время помириться, - произнес, наконец, секундант Перовского на прекрасном русском.
– Быть может, попросите друг у друга прощения?

– Это - удел слабых, - Антеро, напротив, по-русски сказал до безобразия плохо.

– Тогда начнем, - произнес независимый секундант и, спрятав в кулаках два конца белого платка, велел тянуть дуэлянтам жребий.

Первому придется играть со смертью его дяде - конец платка, завязанный в узел, вытянул он. Антеро, зная, что синюю пилюлю пить нельзя, взял красную. Он, без страха, уверенный в том, что обхитрил судьбу, спокойно выпил ее. Уже через пять минут Линдквист схватился за горло, лицо его побагровело, глаза полезли из орбит.

– Ты чего сделал, чертов гад?!
– прохрипел он, тупо уставившись на племянника.

– Дядя, любимый мой...Нет...Обе пилюли не были ядовитыми...Я хотел, чтобы ты выжил наверняка...Я же сказал, что никто не умрет...- независимый секундант держал его лицо в своих ладонях.

– Что ты врёшь, подлая сволочь...
– даже умирая, Антеро знал, что сказать.
– Ведь знаешь, скотина, что мое завещание написано на тебя...
– Линквист утратил способность говорить и упрекать племянника, когда его гортань свело удушьем.