Цветение и увядание
Шрифт:
Она, безоговорочно поверив, поблагодарила сотрудников полиции и удалилась.
– Что делать будем?
– спросил полицейского его коллега, когда она ушла.
– Вообще-то заколкой с изумрудом и руовой Виртанен занималась полиция Турку...Но подобные заявления были и в Хельсинки. Мы ничего не нашли,- ответил человек в форме, лениво погладив лоб пером.
– А тут еще дело заводить из-за дешевых бус...Нет, ну мы заведем...Много волокиты...
– И много времени, - добавил другой полицейский и развалился на стуле.
В кабинете, словно из воздуха, возникла девушка
– А теперь быстро встали, достали оружие и расселись по лошадям, - твердила
она.
– Взяли еще пару напарников и поехали в Суосикки.
Полицейские, не осознавая происходящего, с точностью исполнили ее требование. Отдали приказ секретарю отослать в Турку сообщение о том, что похититель драгоценностей находится в Рессодене, и они готовят облаву. И, быстро скоординировавшись, выехали на место. В Суосикки, в доме 39 а, они застали спящего цыгана. На его запястьях защелкнулись наручники.
– Где, где ваш ордер на мой обыск...и арест?!
– вскричал Рамиль.
– На вас поступило заявление от руовы Эклум о пропаже ее бус, - сказал один из стражей порядка.
– Ранее поступали заявления от других граждан. Почерк преступлений очень похож. И описания преступника тоже!
– Браслет руовы Саволайнен!
– крикнул из соседней комнаты человек в форме.
– О, да тут налицо следы ритуальщины...
– Вы арестованы. Поедем в участок, - и двое полицейских затолкали его в служебную карету.
С течением времени вина Рамиля Сапорро была доказана. Руова Виртанен, приехавшая в Хельсинки, опознала украденную пятнадцать лет назад заколку. Это было, как письмо из прошлого. Ее дочери, ее маленькой Суоме, погибшей так нелепо, было бы уже двадцать девять... А заколку, которую мать позаимствовала у дочери в тот вечер, когда ее Суома в первый и последний раз вышла в свет, украденную так давно, нашли только спустя пятнадцать лет. Когда Сапорро был осужден, руова Виртанен забрала эту вещь себе, как память о своей младшей дочке. На суде Рамиль был вызывающе спокоен.
– Зачем вы украли у руовы Виртанен дорогую заколку?
– спросил судья.
– Я сделал для нее куклу Вуду и хотел, чтобы эта дрянь истекла кровью, - холодно ответил он.
– Эта гадина не приняла моих ухаживаний в шестьдесят третьем.
– Я даже не помню, что когда-то пересекалась с вами!
– воскликнула руова Виртанен.
– У меня из-за вашего, наверное, колдовства, дочь умерла!
– Я не знал, что это не твоя заколка, - усмехнулся колдун.
– Да, инквизиции на вас нет, - скептически улыбнулся судья. Он видел многое, но колдуна Вуду в наручниках - впервые.
– А чьими были новомодные швейцарские часы?
– спрашивал прокурор.
– Я стащил их у пьяного парня, который нахамил мне в семьдесят первом. Он потом сдох на дуэли.
– А тапочки? Зачем вам были нужны домашние тапочки?
– уже смеялся весь зал.
– Я влез в дом одного дельца. Он меня просто бесил, - сухо ответил цыган.
– Но он, в отличие от того актера с часами, успел сходить в участок. Меня все равно не нашли, я был
– А зачем тебе были мои красные стеклянные бусы? За что ты хотел убить меня своими куклами, мракобес проклятый?!
– кричала блажью Ингеборга.
– Не люблю шведов, тем более, шарлатанов, - бросил он.
Конечно, суд так и не уяснил, как смерти ограбленных людей были связаны с воровством Рамиля. Повесить на него убийства было невозможно, поэтому его отправили на каторгу. Он все равно там умрет от холода и тяжелой работы. На том и закончилась история неуловимого вора.
Госпожа Эклум получила свои бусы обратно. Но ей было все равно, ведь это простая безделушка, купленная на рынке, а не подарок мамы, которую она никогда не видела. Ингеборга была просто рада тому, что в ее куклу не вонзили иглы. Она решила немедля уезжать из Финляндии. Быстро сложила пожитки, убрала шатер. И сообщила сыну, что они выезжают на рассвете. При этом она ни слова не сказала ему о призраке, который ввязал ее с эту авантюру.
Магнус уже давно не встречался с Роусу...Она просто однажды не пришла на встречу. Он не мог забыть ее. Девушка с рыжими локонами покорила его раз и навсегда. Магнус каждый день вспоминал о ней, об их знакомстве, которое было так романтично, об их немногочисленных, но очень нежных свиданиях ...А она просто взяла и исчезла.
Роусу знала, с кем должна была быть. В один из вечеров девушка была, как всегда, с тем, кого любила. Они проводили время в скверике на улице имени Микаэля Агриколы.
– Хорошо, что она осталась жить, - сказала Роусу, прижавшись к своему возлюбленному.
– Видишь, какие мы с тобой молодцы. А ты говорил, что ничего не получится.
– Мне пришлось очень постараться, чтобы ее убедить, - признался он.
– Но тяжелее всего было наблюдать за твоими свиданиями с ее сыном. Мне даже на мгновение показалось, что ты и вправду его любишь.
– Да что ты такое говоришь, родной мой, - она коснулась губами его щеки.
– Живые для живых.
– А это даже и неплохо, что десять лет назад я погиб под тем деревом, - он указал на старый вяз.
– При жизни я никого не любил искренне. Лишь разбивал сердца. А потом я встретил тебя. Жаль, что мы с тобой никогда не обвенчаемся, не построим свой дом, в котором растили бы своих детей, если были бы способны дать им жизнь...
– Зато мы никогда не расстанемся, да, Антеро?
– он заключил ее в свои объятия, и она слилась с ним в нежном, как заря на Кейтеле, поцелуе.
В это время, так некстати, Магнус решил в последний раз побывать в сквере. Завтра на рассвете они уедут, а сегодня он хотел бы в последний раз взглянуть на аллеи, где он, влюбленный, бродил вечерами со своей Роусу. Он увидел ее, сидящую на скамейке, в объятиях молодого мужчины. На нем был дорогой то ли сюртук, то ли камзол - Магнус был настолько беден, что не мог разбираться в моде. А она была одета в платье из благородной ткани василькового цвета. Его охватила ревность, он почувствовал себя униженным и оскорбленным. А на глазах выступили слезы боли.