Цветик
Шрифт:
– Я, я... буду, - всхлипнула Наташка, - я, правда, буду. Сань, ведь он найдется?
– Должен!
А генерал Романов совсем не хотел идти домой. Если на работе в течение дня он как-то забывался, то дома... дома была тоска: мутная, засасывающая, хватающая за сердце... Он винил себя - его единственный племянник, бабник, нахалюга, отчаюга и самый лучший друг для своих Авера и Витька... Восьмой день ни слуху ни духу - вертолетчики облетели весь предполагаемый район пребывания племяша с двумя
– Надо давать отбой, - совсем поник генерал.
– Олюшка ведь не переживет, а и ты, старый мудак, как сможешь такое вынести? Надо идти, Решетов опять засидится, а там ребенок маленький на одних руках.
Осунувшийся, печальный генерал, вышел из кабинета, попрощался с адьютантом и, сгорбившись, пошел на выход, не видя, с какой жалостью смотрит ему вслед и жалеет его Решетов:
– За неделю в старика превратился, а ведь всегда был невозмутимым и бодрым!
– с болью подумал адьютант.
Тоже собрался и, уже выходя из приемной, услышал телефон. -Блин, - поморщился он, - как не вовремя.
Но послушно подошел к телефону:
– Капитан Решетов, слушаю. Что??? Когда??? Да, так точно, сию же минуту! Спасибо огромное, товарищ полковник!!
И подбежав к окну, рванул заклеенные на зиму рамы, высунулся по пояс в окно и, увидев выходящего из дверей генерала, заорал во всю силу лёгких: -Товарищ генерал!!
Тот не поднял головы - мало ли каких генералов зовут.
И Решетов заорал по не-уставному:
– Анатолий Евсеевич! Стойте! Подождите меня! Стойте!!
Романов поднял голову, с удивлением глядя на своего всегда суховато-замкнутого адьютанта, а тот торопясь, закрывал окна.
Схватил свой портфель, и побежал вниз, вспомнив, крикнул на выходе:
– В приемной генерала Романова окна надо переклеить, не забудьте!
Выскочив, подбежал к генералу и, вытянувшись, опять совсем не по уставу доложил: -Товарищ генерал, звонил полковник Филатов. Два часа назад на дальний пост номер сто тридцать вышла группа из трех человек, один из них - капитан Чертов Иван Георгиевич!
И видя, как покачнулся генерал, заорал часовому, подскакивая к Романову и поддерживая его:
– Скорую, немедленно!
Немного оклемавшийся после укола -'Скорая' приехала быстро - чуть порозовевший Евсееич велел везти его к Чертовым, предварительно позвонив врачу, и попросив его подъехать тоже. Едва зайдя, столкнулся с зареванным взглядом Галинки.
– Как Олюшка?
Та всхлипнула:
– Все так же.
– Не плачь, девочка, жив наш Ванька!
Та неверяще уставилась на дядьку, потом взвизгнув, подлетела к нему:
– Правда?
– Правда, правда.
Она вихрем метнулась в комнату:
– Мама, мамочка, наш Ванька живой, мамочка. Ты слышишь?
–
– Мамочка же!
– она и плакала, и смеялась одновременно, - мама!
Ольга Евсеевна медленно повернула голову к брату. Прозвенел дверной звонок.
– Галя, открой, это, наверное, врач.
И тут Олюшка, его милая, кроткая, вежливая девочка, называющая всех уменьшительно-ласкательными именами, вызверилась:
– Враач?Ах, ты, старый козёл!
– Олюшка?
– ахнул братец.
– Я пятьдесят девять лет Олюшка, а ты, генерал хренов, старый мудозвон, ты, скотина безрогая, втирал мне, что сын, единственный, в командировки мотается по Союзу!
– Она резко поднялась с кресла, в котором сидела почти все это время.
– И ты думаешь...
– тут Анатолий Евсеевич совсем ошалел - его Олюшка крыла площадной бранью, разгневанно наступая на него, он пятился к двери, а сестрица схватила любимую большую напольную вазу и грохнула ее об пол, брат закрыл голову руками.
– А... страшно тебе, старая сволочь, стало? А сына когда туда посылал, как я понимаю, третий год подряд, тебе страшно не было?
– Она ругалась и швыряла на пол все, что попадалось под руку, а брат стоял и оцепенело смотрел на неё.
Ловко вывернувшийся из-за него врач сумел схватить Ольгу Евсеевну за руки:
– Ну, голубушка, побуянили и хватит, пойдемте, вон, лучше по чайку?
– он как ребенка уговаривал сестричку.
– Пойдемте, милая, поговорим, посидим!
Ольга Евсеевна как-то враз сникла:
– Ой, стыдоба какая, это я при Вас так хулиганила?
И она зарыдала.
– Воот и славно, вот и хорошо, поплачьте, голубушка, Вам это просто необходимо!
– Он усадил её на диван, непрерывно разговаривая, ловко достал шприц с набранным лекарством и аккуратненько поставил ей укол.
– Вот и хорошо, сейчас мы пойдем на кухню, а дочка здесь все уберет, пойдемте.
– А тебя, сволочугу, видеть не могу!
– выдала сестричка Толюшке.
Тот кивнул:
– Я согласен, слава Богу, ты ожила!
– сел на диван и жалобно попросил: - Галинка, нацеди-ка мне корвалолу, что-то мне плоховато и укол не помог.
Галинка поспешила на кухню, оттуда тут же появился врач. Посмотрел на Романова, покачал головой:
– Я Вам сейчас тоже укольчик, а?
– Да вот, полчаса назад уже делали на Скорой.
– Тогда капли и лежать, никаких домой!
– А сестрица меня не выпнет?
– Нет, она сейчас скоро уснет, хорошо, что она прокричалась и проплакалась, хуже было бы, если б молчала.
– Ладно, я согласен, только вот по телефону мне бы поговорить?
– Можно, но никаких волнений.
– Да сейчас волнения-то радостные.