Цветик
Шрифт:
– Ну как, ребята, сюрприз-подарок вам на Победу?
– Ох, Вань, лучше не бывает!
– "желторотик" под метр девяносто, легко закинул дедов сидор на плечо. -Пошли уже, я думал, что сидор остался в прошлом, после войны видеть его не могу. А Панас, гляди, не расстается с ним. Чё ты туда, камней напихал?
– Не Леш, усякую полезную...
– мужики дружно захохотали.
– Старый, ты совсем не изменился,"усякую полезную вешчь", мы все замечательно помним.
И пояснили непонимающей Альке:
– Дед твой постоянно ходил с набитым вещьмешком,
– С любовью глядя на такого худенького, ни чем не примечательного старика, сказал мужчина немного постарше их.
– Ягорыч, а я ж как знал, горелки привез, помнишь, обешчал, хто жив будя, угостить?
– О, старый, про твою горилку-горелку мы тогда наслухались! Пошли уже, отвезем эти вешчи и заберем Панаса, ты уж не ругайся унучка, надо нам посидеть, поговорить, - посмеиваясь, сказал Редькин.
– Ох, Иван Егорыч, как я могу быть против, он же светится весь, прямо десяток лет скинул! Я так рада за всех вас, вы такие...
– Алька вытерла подступившие слезы, - спасибо вам!
И тут же всунулся Минька:
– Деда герррой! И Егоррич тозе, и дяди - пасибо!
– протягивая ручку для пожатия, важно сказал мужичок.
– Ах ты ж праунучек мой малой!
– дед, явно гордясь, выпятил грудь, а мужики, посмеиваясь, пожимали мелкому руку.
– Наш человек растет у тебя, Панас!
Распотрошив свои корзины, дед вытащил литровую бутыль с горелкой, узял какие-то пару свертков:
– Я у гости к Ваньке. Аль, тута разбярешь усё сама. Мишуку у отдельной сумочке гостинец! Погоди-ка, сам отдам, нетерпяливый какой!
– дед вытащил сумочку приличного размера, отдал Миньке и ушел.
А Минька весь вечер разбирал дедовы подарки: искусно вырезанные из дерева солдатики, сказочные баба-яга, леший, водяной... Минька прыгал от восторга, доставая новую игрушку и радостно узнавая: -Солдатик, ррыбка лотая, лесый (буквы Ж и Ш пока не дружили с ним), ёзык, конек-горбунок... исё солдатик... кррасная сапоцка!
И стали эти дедовы игрушки любимыми навсегда для Мишука - даже став взрослым, он трясся над ними и берег пуще глаза.
У деда был праздник целых пять дней - ребяты были тута. Они каждый день подолгу сидели на лавочке возле дома и разговаривали. Печалиться и скучать им не давал Минька и, как ни странно, югославы... Все началось с Драгана. Узнав, что вот эти пожилые мужчины фронтовики, он весь вечер сидел с ними, долго расспрашивал их обо всем, сказал, что его дед и баба были в партизанах, посетовал, "жаль, они не били в составе Третьего Украинского фронта, а то, може бить, с дедом или бабой были приятэли".
Несколько югославов прогуливались
– Ай, хороши братушки, - сказал утром дед, - и добрые, и уважительные, не то что эти... Ты, Аль, я слыхав, у Германию собралась?
– Дед, тебя неправильно информировали, не собралась, а немец один предложил замуж.
– А ты чаго?
– Ничаго, он Миньку предложил оставить бабкам, а он будет "лютчий фатер" для своих киндеров...
– От, сукин кот, хриц он всягда хрицем остается! Покажь мне яго.
– Дед, оно тебе нужно?
Девятого мая дед вместе с мужиками стоял при полном параде на трибуне возле Редькина, среди своих ребят он был самым мелким и пожилым, и выпало на его долю больше всех поздравлений и цветов, особенно от маленьких деток, они целовали деда, желали ему здоровья, а дед, оглушенный вниманием, только успевал говорить: "Спасибо!" -От, унук, я ж у дяревне никогда такого унимания ня видел, ну хронтовик и ладно, кто ж не воявал, а здесь... невозможно как волнуюся. Эх, малец не дожил, вы как хотитя, но помянуть надо Хвилиппа нашаго.
– Дед, только не твоей горелкой, он у тебя жуткая, да ещё и с перцем!
– От тож и хорошо, болезнев не будеть, вона мужики одобрили зараз.
– Мужики и горлодёр твой одобряют, а это же ужас - синий дым и вонища.
– А, ничаго ты не разбираешь, горлодер у те годы только и спасал от дум тяжких у первые дни на хронте, особливо молодь, как бывалоча затянутся разок и весь день чумные, и про гибель думать не думают, а потом уже и привыкають, вона как Лешка. Он жа два года себе прибавил, ростом велик, а умишко-то дитячий был, я яго и оберегал, а ён, вишь, каким вымахал.
По утрам Минька теперь шел к деду, было смешно смотреть как старый и малый "одявались": оба кряхтели, кашляли, вздыхали. Дед умилялся, а малышок повторял все его движения, умывались, причесывались и отправлялись на "рработу", маму от этого категорически отстранили:-Миня с дедой!
Дед надоедал Редькину:
– Непорядок же, с дитём на частной, хорошо, Антоновна как родная. Да я, вот, няудобно себя чувствую, выдели хоть комнату у общаге.
– Старый, ты где слов таких нахватался: "общага"?
– Эге ж, а унук у меня, не студент разве?
В июне сдавали школу и два первых дома в эксплуатацию, и решением объединенной комиссии для молодых специалистов выделили аж три двухкомнатные квартиры, и одну из них - Альке.
Та совсем не поверила, что так может быть, но все было законно, в райкоме строго следили за порядком. Оказалось, что Алька как раз была третьим молодым специалистом, приехавшим в город по распределению, а учитывая её вклад в развитие производства и только положительные отзывы, да плюс героический дед фронтовик...