Цветик
Шрифт:
И всё - старый и малый не отлипали друг от друга, Минька заливался смехом, а у деда дергался глаз.
– Вот, Аль, сподобился я на девятом десятке жизни такую любовь получить, трясёть всяго унутри. Якого жеж ты мальца родила!
Мамка сердилась и ревновала Мишука к деду, на что тот, посмеиваясь, заметил:
– Мужик всягда тянется к мужикам, не серчай, он усех любить.
Научил Миньку загибать пальчики. На вопрос: "кого ты любишь?" - тот отвечал примерно так:
– Маму и деду - один, - загибая первый пальчик, - Серый и Дрррюня-два,
Дед, улучив момент, когда Алька с Мишуком ушли "у кахве", говорил мамке:
– Ты, Ритка, не обижайсь, я ж вас не знав, и не догадался, старый дурень, раньше приехать. Этот жеж, суккин сын, много чаго писал, ну я и думав - усе нормально, просто не сошлися характерами, а оно вона как сложилося... Я жеж за них всех троих убиваюся, а уж горжуся... Алька такая же, как мы усе Цветковы, - упрямая, у батька пошла. А Сяргей - он жеж как Хвилипп и внешне и унутри, я на няго гляжу и вижу своего погибшего мальца. Ты, Ритка, привыкай, я без них не проживу. Они жеж мне сердце отогрели, вона Минька без меня заболел, а я там с ума сходив, как они тута .
– Дед, да я не против. Не слепая же, вижу, что и ты им, и они тебе по душе, но ведь обидно, ревность, как ты скажешь, заядаеть... Да ладно, ты мужик мировой, в отличие от сынка, будем поровну их делить.
– Я ж, Ритка, приглядываю пару Альке, вон, Живко, хорош мужик. А вона говорить: "Дед, а ты в заграницу поедешь?" - Зачем, Аль?
– Ну как же, я замуж за Живко если пойду, то в Европы поеду жить, а ты?
– Э, нет, я у Европах быв, половину повидал, больше, правда, прополз на пузе, но быв. Мяне и Урал ваш, до восьми десятков как заграница быв.
– Она и сказала: "Куда ж я вас с мамкой одних оставлю?" Я ж, Ритка, Ваньке велел хату продать, можа, Ванька Редькин поспособствует, и мяне угол выделит, надумал я возля вас доживать, нас с Минькой уже не разорвешь. Как ты смотришь?
– Ребята такое давно предполагали, что ты будешь у нас, да и Альке полегче с Мишуком, хоть высыпаться стала, но худющая, была-то в девках ядрёная, как ты скажешь.
Ешче, Ритк, я подумав, Мишука отец... Як ты яго называешь-то?
– Биологический!
– Он, наверное, на характер неплохой, вона какой у нас унук растёть, многа чаго в ём не нашего, от отца передалося, не писклявый, не упертый как мы, а ласково-хитренький, как ты скажешь, обаятельный.
– Да, наверное, вот ещё бы бабником не вырос, а так, пусть будет в отца.
Пришел ласково-хитренький, сразу с порога, едва раздевшись, полез обниматься:
– Сокучился!
– Когда успел, ведь недавно ушли?
– Сицяс и успел!
При его любимом деде и бабе Ррите, без писка отпустил маму в командировку, в Пермь, на семинар: - Плакать Миня не будет!
На семинаре было много нового и интересного, Алька с удовольствием ходила по всем предприятиям, совала любопытный нос во все дырки, встретила на макаронке двух одногруппников - Галку Гребневу из своей группы и Игорька Суханова из механиков. Все трое обрадовались
Борисовна посетовала, что не может пойти - Павлушка каждые три часа требовал маминого молока, и оставлять малышка Леночка не хотела. Двухлетняя Полюшка, с огромным вниманием и желанием покачать и потрогать братика, постоянно лезла к нему, за обоими был нужен глаз да глаз, но Борисовна не жаловалась, а наоборот, сказала Альке:
– Теперь я понимаю, что такое счастье. Для меня - это моя семья, никакая карьера не заменит любви и тепла.
– Аля, может, ты комплексуешь, как-то неправильно, что нет у тебя никого?
– Лена... Борисовна, ну не цепляют меня пока что мужики, не тянет ни к кому.
– А так и должно быть, обжегшись на молоке, дуют и на воду. Значит, время твое не пришло, я всегда верила в поговорку -"Судьба придет - на печке найдет!" - вступила в разговор баба Инна, - на всё надо время, переболеешь ты своей обидой, и все случится.
– Да я, как бы, и не обижаюсь уже давно, просто разные мы оказались люди, на расстоянии это быстрее осознаешь. Надеюсь, что больше и не встретимся никогда, не хотелось бы!
В кафешке посидели неплохо, только вот все испортил взявшийся из ниоткуда, какой-то приятель Игорька, Эдик, сразу ставший оказывать Альке знаки внимания, и как-то навязчиво предлагать себя в друзья. Он нечаянно касался то руки, то приобнимал за плечи, то полез к коленке... Алька молча скидывала его руки, потом не выдержала, достала деньги, положила на стол, и, извинившись и пояснив, что Борисовна волнуется, пошла на выход. Выйдя, огляделась, прикидывая, как быстрее добраться до остановки. А за углом её настиг "кавалер" и прижал к стенке: -Чё, недотрога такая, что-ли? Или цену себе набиваешь?
– Отстань!
– пытаясь вырваться, пропыхтела Алька.
– Ну уж нет, ты меня своими ужимками завела, я тебя пока не оттрахаю, не отпущу!
– "Темнота, ни души вокруг и озабоченный... попала Алька!" - подумала она про себя.
Этот пакостник попытался расстегнуть пальто и полез под юбку...
– Фуу, гад!
– накатила на Альку дикая злость, Васькины уроки опять пригодились - кое-как вытащив из захвата руку, она двумя пальцами ткнула насильнику в глаза, тот взвыл и выпустил её. А Альку уже несло, она лихо зарядила пендель между ног и, плюнув от отвращения, сказала:
– Дебил! Кто же так женщину уговаривает? Нарвешься ещё, совсем без яиц останешься!
– Суука!
– простонал согнутый "кавалер".
– От такого же и слышу!.
Алька дунула назад, к фонарю возле кафе, навстречу выскочил Игорек, увидев растрепанную Альку, остолбенел:
– Аля... что?
– Сволочь ты, Игорёк, первостатейная! Знала бы, что вы тут такие озабоченные, никогда бы даже здороваться с тобой не стала!
Подъехавшее с поздним пассажиром такси как раз освободилось, и Алька, садясь в него, сказала: -Живи с чистой совестью!