Цветик
Шрифт:
Баба Тоня, наконец-то осознавшая - её Санька теперь на спокойной службе и увидевшая своими глазами, что невестка обожает сына, полностью успокоилась, а узнав, что родится ещё ребенок, твердо пообещала приехать, навестить, чему несказанно обрадовался дед:
– От, будеть с кем за жизню погутарить!
Сватья Тоня последний раз позвонила и, запинаясь и смущаясь, сказала Саньке, что решилась-таки ответить положительно на ухаживания стародавнего поклонника - учителя труда, давно овдовевшего и верно ждущего её.
– Санька, ты против не будешь?
– Мамуля,
Подлез Минька:
– Баба Тоня, как там Гусь и гуси?
– этот вопрос задавался ребенком постоянно, как и следующий: - Когда ты к нам приедешь?
– Скоро, Минечка. Вот детки в школу ходить перестанут, начнутся каникулы, и я приеду!
– Правда-правда? Тогда я тебя встречать приду, и в садик ходить не буду!
Авер волновался за призыв, но люди, работающие в военкомате, этих призывов провели немалое количество, для них все было привычно, и Саша понемногу успокаивался. В военкомате заметно оживилась жизнь, Щелкунов, резковатый мужик, выразился просто:
– Капитан как камень, брошенный в нашу стоячую воду, круги вон какие пошли, призыв пройдет, опять что -нибудь придумает. А и хорошо!
После первых игр почти у всех появились идеи, как разнообразить состязания, Саша велел всем записать свои предложения и отдавать Щелкунову.
Неожиданно в военкомат вместе с Егоровым приехали пять афганцев:
– Товарищ капитан, а почему бы на недальнем пустыре не сделать полосу препятствий, ну, не совсем как в армии, но похоже? Всем будет польза - и призывникам, и пацанам помоложе - интересно и полезно, в армию пойдут не слабаками и хлюпиками, а нормальными мужиками.
А Егоров добавил:
– И для нас - колясочников, уголок сделать, ноги не ходят, но руки-то здоровые, можно и штангу потягать, чем прокисать или нажираться до поросячьего визга!
– С Вас, товарищ капитан, согласование с руководством, ещё увидите, типа стройки века получится... пацаны, они ж любопытные, до темноты будут там зависать. Вы только выбейте добро, а мы с удовольствием поможем!
– Ух, как вы меня порадовали, ребята!
– Товарищ капитан, мы ж в какой-то мере все теперь братья-афганцы.
А вечером Авер, рассказывая Альке про их идеи, задумчиво сказал:
– Аль, хочется всем уделить внимание. Вот закончим с призывом, хочу проехать по всему району, посмотреть, что и как, да и навестить надо матерей ребят, трое погибших у нас в районе.
– Авер, ты у нас самый лучший!
– Да, папочка. Ты самый-пресамый!
– Иди сюда, подлиза хитренькая! Подлиза, удостоенная серьезного внушения за хулиганство в садике, надутая и бурчащая что-то себе под нос весь вечер, мгновенно оказался у папы на коленях. Начались обнимашки, наутро же оказалось, что Мишук бурчал не зря, хулиганил не он, воспитательница не разобралась - Минька, наоборот, заступился за девочек, за что вечером удостоился от папы
Вот так и жили два Авера, честно признавая свои ошибки и проделки. Алька же привыкла, что у сына папа - самый высший авторитет, не ревновала и не обижалась, наоборот, сама частенько присоединялась к их "серьезным разговорам". Папа и сын обожали слушать "мамины часики в животе" - как выразился Минька, когда под его ладошкой впервые застучали часики. И малышок всегда начинал шевелиться, словно слыша, что мужики положили большую и маленькую ладошки на мамин подрастающий животик.
В конце июня уезжали югославы и немцы, расставались тяжело, все привыкли за три года к ним, даже у немцев были растроенные, печальные лица, а про югославов и говорить нечего. Валюха держалась из последних сил, но все-таки они с Алькой всплакнули, у Драгана тоже глаза были на мокром месте. Провожали их торжественно, было много пожеланий, объятий и слез.
Приехала баба Тоня, весь июль они с дедом и Мишуком провели в Медведке, Васька свозил их с мамкой Алькиной несколько раз за малиной и черникой. Баба Тоня круглыми глазами смотрела на невысокий малинник усыпанный спелыми ягодами, и с огромным удивлением набирала за небольшое время полное ведро:
– Вот это, да! Ведрами до этого собирать не доводилось!
Мамка таскала её на недальнюю Койву, где по теневым берегам росло много черной смородины и жимолости. И опять баба Тоня изумлялась, она была уверена, что смородина - только садовая ягода. И были у них заготовки варенья и компотов, по выходным к ним пыталась присоединиться и Алька, но мамки дружно выгоняли её с кухни.
– Нечего тут с пузом мешаться, идите вон прогуляйтесь на карьеры, искупайтесь, грибочков наберите. Карьеры, оставшиеся после разработок добычи алмазов в пятидесятых годах, постепенно заполнялись водой, и местные все лето купались там. Протекавшая по поселку речушка Полуденка была на самом деле курам по колено, а по верху карьеров, среди сосенок, всегда было много маслят и подосиновиков.
Набрав по ведру отборных небольших грибов, Аверы сворачивали на карьер, где Авер долго плавал, Алюня же бродила по краю, мочила ножки и любовалась своим мужем. Шрамы его заметно побледнели, он немного нарастил мяса.
– В годы войдет, будет совсем хорошим, - говорила мамка, - а и сейчас зять у меня...
Минька с дедом, как всегда, ходили у землянику, дед сидел у тенечке и и наслаждался запахами разогретого хвойного леса, спокойствием и умиротворением разомлевшей на солнце природы. А Минька собирал ягоды, половина сразу шла в рот, а другая половина, с мусором, в ведерко. Бабы обе постоянно хвалили добытчика, и Минька гордился. Ещё у ближнем лясочке они находили под елками семейство рыжиков - глазастый Минька шустро разглядывал незаметные в траве грибочки, а дед аккуратно срезал их, попадались и другие грибы, и мужики-добытчики почти каждый раз приносили грибов на жареху. Ребята - Гешка, Петька и Васька, несколько раз привозили с рыбалки вкуснятинки - хариусов, которых обожали и старый, и малый.