Цветик
Шрифт:
– А мы волновались, что у тебя и как, ай как славно все получилось. Дед, ты у нас незаменимый просто!
– А як жеж, вы для мяне третий год як - усё на свете!
Расселись теперь уже полным составом Цветковско-Авеченковской семьи, и тут Саша сказал:
– У нас ещё есть новость, самая лучшая и важная - у нас будет второй ребенок!!!
. Все загомонили, Минька спрашивал:
– Это как - второй ребенок?
– когда объяснили, что родится или братик, или сестричка, восхитился: - И я стану старший и большой? И буду защищи... а, всегда заступаться? И он меня слушать будет? И мультики вместе
Пока объясняли сыну, что и как, никто и не заметил, что дед сидит, притихнув и отвернувшись к окну.
– Дед, ты чего?
– окликнул Серега.
– Ничаго, - сдавленно сказал дед, - я за усю жисть столько слез ня пролил, як на на вашем Урале!
– По-детски шмыгнув носом, утерся салфеткой, сунутой ему Минькой, как-то судорожно вздохнул: - От, надо будеть у церкву поехать, этта ж усе мои горячие молитвы услышаны. Аль, унучку роди, а?
Мнения-желания разделились: Минька хотел непременно братика, дед, мамка и Серега - девочку, Авер -хоть кого, но лучше девочку, а мамочка смотрела на всех с улыбкой:
– К сентябрю узнаем.
– Наливай, зять, такое дело надо обмыть непременно!
– выдала мамка, дед встрепенулся:
– Сяргей! Живо хади до мяне, няси медовуху!
Отметили такое радостное событие, мужики пошли на улицу, Минька уже прилично катался на лыжах и канючил, зовя всех на горку, показать как он лихо скатывается с неё.
Мамка, пересмотрев солдатские поделки, вздохнула:
– Нашему-то год остается учиться, а там тоже армия. Я не против, он у нас себя в обиду не даст, вон борьбой этой своей, увлекся, лишь бы в Афган не попал. Не хотела расстраивать, у Лиды Шефер Валёк... там... вчера телеграмму получили...
– Ох! Горе какое!
– Весь поселок горюет, парнишка-то был неплохой, девятнадцать всего и прожил... Нашего-то если бы Санька Плешков не вытащил... Ох, беда, беда...
– обе вытирали слезы.
– Аль, - отвлекла свою беременную дочку мамка, - папаня ваш Серому письмо прислал на трех страницах аж.
– Чё опять захотелось-то, или, на самом деле, на алименты задумал подать?
– Не, на двух листах извинения: не так понял, не так подумал, он же не знал, что твой муж офицер, извиняется за слова, сказанные в горячке - очень сожалеет, согласен на все, хотел бы увидеть зятя и Сереге опять помогать будет доучиваться...
– Интересное кино... а если б зять золотарем оказался?
– Каким ещё золотарем?
– не поняла поначалу мамка, а потом засмеялась, - не, тогда бы, скорее всего, кучу этого самого и навалил, что золотари возят. Чё скажешь, дочка?
– Мам, ну я ему уже в Чаховке сказала - чужие мы с ним, я без него столько жила, не пропала. Дед, вот, одной крови с ним, казалось бы, а столько для нас сделал, а тут... не знаю, как Серый - у меня дед и дядь Ваня - да, настоящие родственники, а там... Чё ты за него замуж пошла, не видела что ли, что дерьмо?
– Проходу, Альк, не давал, любил на словах, безумно. Это твой Авер много не говорит, но зато делом доказывает, а там шелуха одна была, я, дурища, пока разобралась, там уже любовница нарисовалась.
Алька аж сплюнула:
– Фу, ну у него и вкус, там же мерзость, пародия на женщину, или папашка все, что ползает, не пропускал?
Любовница родителя и впрямь была мерзкой склочной
– Я тебе не говорила: классе в 8-9 она перед отъездом как-то в магазине попыталась меня зацепить, думая, что я как ты с ней скандалить начну, щас, как же... Я? С такой мерзостью?
– Да уж, говорила потом Нина Моржицкая, что та чуть ли не плевалась тебе вслед, когда ты как мимо стенки прошла, - вздохнула мамка.
– Ну, Серега как хочет, а мне он никто.
Серый, как подслушав Алькины слова, вечером сказал:
– Аль, я на письмо в наивежливейшей форме ответил: типа, извините, Михаил Афанасьевич, но в финансовой и всякой другой помощи нет нужды. Писает, небось, от злости кипятком. Не, оно, конечно, деньги лишними не бывают, но уж очень от них дух, как дед скажет, чижолый!
А баба Рита смотрела на свою дочку и Авера и безумно радовалась, видя, как чутко они оба реагируют друг на друга, так вроде и незаметно, ну супруги и супруги, но сквозила в каждом их жесте и прикосновении мягкая нежность. Её хулиганистая, грубоватая Алька сейчас напоминала дивный цветок, долго сидевший в бутоне, а сейчас, под воздействием тепла и нежности, распустившийся и притягивающий внимание своим сиянием.
– Во, старая, до чего додумалась, Господь, он не без милости, послал вот испытание для Альки, а и такую ей послал награду! И Альке и Миньке, - поправила она себя, - ведь ни единым жестом не выказал, что Минька ему не... А, вон, у тебя, Ритка - родной, а хуже Симиного душного козла. Господи, пошли нашему славному Аверу здоровья, пусть они деток вырастят, пусть у них с Алькой всегда так будет!
– мысленно взмолилась она, никогда особо не верившая и, если честно, не знающая ни одной молитвы.
– Надо и вправду с дедом съездить в церковь куда-то, помолиться за своих, как умею, где-то же слышала, что, если молишься от души, молитва доходит до Бога. Да и я не за себя буду молиться, вон, за них, за всех! А и старый пусть бы пожил, что он тоже в своей жизни видел - одни кирзовые сапоги, да ватник, сейчас вон какой бодренький, активист!
– Мам, ты чего задумалась?
– Да, так... Буду Ваську просить, в церковь съездить. Надо хоть на старости лет лоб перекрестить!
Саша проговорил:
– Это, мам Рит, надо к нам съездить. У нас по Рязанщине храмов много маленьких, но таких уютных. Много, правда, закрыто, вон, у нас в Гусе какая Троицкая церковь, Аль, скажи? -Мам, такая необычная, чем-то напоминает готические храмы, высоченная, ободранная, но величественная. Я каждый день на неё любовалась.
– Стиль называется псевдоготический, были у нас там помещики - братья Баташевы, старики говорили самодур страшный один из них был, но храм возвели красивейший. Мне на стажировках довелось увидеть много, но везде в городах пятиглавые храмы, а тут наособицу. Еще в Есенинском Константинове церковь интересная,такая вся светлая, кажется, взлететь хочет, а купол в виде капли.