Цветок яблони
Шрифт:
Его выудили из толпы, подняли на ноги, хлопнули по плечам. Он даже не знал кто. Кто-то из своих, заметивших, что союзник упал и пытается встать.
Дрался он. Дрался рыцарь. Дрались остальные. Битва на Четырех полях была в самом разгаре.
— Вы улыбаетесь. — Тэо с удивлением наблюдал за невысоким капитаном наемников. Тот, поставив правую ногу на верхнюю часть укрепления, сложенного из брёвен, где находились его арбалетчики, следил за битвой.
Винченцио Рилли скосил глаза на акробата, которого одели так же, как и других стрелков отряда: черные штаны, коричневая куртка, зеленая
— Есть такое, сиор. Радуюсь своей удаче.
Пружина понял.
— Что не оказались там? — Он махнул вперед, на бесконечное пространство, где сходились и умирали люди. Он видел немного, но достаточно, чтобы понимать — дело движется не слишком хорошо. С последней линии обороны подняли резервы, и теперь они направлялись к центру и правому флангу, чтобы помочь сражающимся.
Арбалетчик вытащил зубочистку, повертел её в пальцах и, подумав, убрал обратно в карман.
— Совершенно верно, сиор. Удача наемника — вещь хрупкая и ненадежная. Точно снежинка в жаркий летний день. Удержать и сберечь довольно трудно. Многие из моего цеха молятся ей ничуть не меньше, чем Шестерым. Мы суеверные люди. — Последнее он сказал едва ли не с извинением в голосе. — Удача к нам заглядывает не всегда, но иногда везёт. Пару дней назад мы чудом не попали в переплёт. А сегодня, спасибо сиору де Ровери, остались здесь, охранять вас.
— Меня? — удивился Тэо.
— Что поделать, сиор. Таков приказ человека, который платит нам деньги. Не лезть вперед, следить, если бой подойдет близко, и отступать к лесу. Не допустить, чтобы вам причинили вред. Каждый из нас благодарен вам всей душой, что мы можем хоть немного передохнуть. Мы не чураемся своей работы, но порой чудесно получать монеты просто за то, что стоишь на месте и в твоей шкуре не появляется новых дырок. Приятно, знаете ли.
Тэо промолчал, и наемник с усмешкой, отнюдь не злой, спросил:
— Осуждаете?
— Моя жизнь долгие годы была связана с цирком. Я могу научить вас делать сальто и жонглировать. Умею танцевать на канате. Но ничего не понимаю в битвах, не был ни в одной из них. Я не могу осуждать тех, кто множество раз рисковал жизнью, когда сам я этого не делал.
— Золотые слова, сиор, — одобрительно кивнул капитан.
— Насколько все плохо?
Винченцио Рилли с равнодушием покосился на поле и ответил честно:
— Не знаю, сиор. Мы отсюда видим лишь часть сражения, да и то ближайшую. Шутка ли — такое пространство. Что творится на правом фланге, не представляю. И в глубине. А по тому, что здесь... — Треттинец все-таки сунул зубочистку в зубы. — Баталии Зидвы больше не существует. Их смяли и истребляют. Ириастские полки, Тридцать первый и Семнадцатый, не успели вывести из-под удара. О них можно забыть, они не вырвутся из тисков. Кавалерия из-под Гавека, вон их золотистое знамя... а, какая досада, только что упало... в крайне печальном состоянии. От них теперь никакой помощи. Заняты тем, что пытаются выжить.
— Но там идет помощь! Им надо продержаться несколько минут.
— Верно подмечено, сиор. — Капитан не испытывал никакого энтузиазма на сей счет. — Наши последние резервы. Но если вы обратите внимание вон туда, то заметите, как кавалерия фихшейзцев спешно разворачивается и строится соколиными крыльями. Они врежутся во фланг правых полков и сдержат их. Тем будет не до
Теперь, когда Тэо показывали, на что смотреть, он куда лучше понимал, что происходит.
— Вы очень спокойны, капитан.
— Война — моя работа, сиор. Здесь нет места для паники или переживаний. Ситуация гнилая, но всякое случается. Давайте подождём.
Но чуда не произошло. Они безнадежно погибали, и тогда, удивляясь самому себе, Пружина принял решение. Мильвио не просил его это делать, рассчитывал на защиту армии, лишь если придут шаутты.
Но уже через час некого будет защищать.
И тогда, не слушая встревоженный окрик капитана, он спустился со стены укрепления и, провожаемый взглядами ничего не понимающих солдат, направился через пустое пространство туда, где кипела битва.
Шерон прекрасно помнила, как рухнула на землю, когда в них на полной скорости, опустив длинные копья, врезался отряд тяжелой кавалерии. Животное под ней закрутилось так, что в седле усидеть оказалось нереально, она потеряла стремя, начала заваливаться и упала боком, а сверху на нее рухнула лошадь.
Боль полыхнула в ноге.
Ослепила.
Ничего не видя, она заставила себя дышать.
Дакрас многому успела её научить. В том числе как забыть даже о страшной боли. Зрение прояснялось, и Шерон первым делом вернула рассыпавшийся купол над тем местом, где находился её отряд. Стрелы сразу же перестали падать.
У лошади в шее торчало почти два ярда сломанного, полосатого, украшенного серо-голубыми флажками обломка копья. Она все еще была жива, дергалась.
— Госпожа! Госпожа! Сейчас! — Серро и два гвардейца склонились над ней. — Сейчас! Мы постараемся сдвинуть!
— Добейте лошадь!
— Что?!
— Добейте! — её глаза стали белыми, растеряв все человеческое.
Как только животное погибло, Шерон подняла его, тут же покосилась на освобожденную ногу, цокнула языком, отмечая весь ужас происходящего. Сломана по меньшей мере в двух местах, выгнута под совершенно неестественным углом и бедренная кость, пробив плоть, торчит наружу.
Ей хватило несколько секунд, чтобы оценить обстановку. Бой кипел вокруг, она была центром этой схватки. Её закрывали щитами шестеро спешившихся гвардейцев. Остальные дрались в седлах, пытаясь сдержать натиск.
Люди умирали. И из её охраны, и из тех, кто напал на них. Она бросила в бой поднятую лошадь, чудовище с волчьими зубами. Та вцепилась в шею вражеского коня, вырвав огромный кусок мяса и ревя совершенно не по-лошадиному.
Женщина подкинула в воздух игральные кости, те вспыхнули двумя белыми звездочками, начали описывать круги около нее. Один из вражеских рыцарей, заметив раненую и охрану вокруг, двинул коня вперед, занес копье для удара.
Ближайший спешившийся гвардеец тут же встал у него на пути, закрывая Шерон щитом, но удара не последовало. Кубики из костей взятого в даирате черепа влетели в нагрудник рыцаря, прожгли его насквозь и полыхнули белым огнем, который вырвался из всех щелей брони, включая опущенное забрало.