Цветы на асфальте
Шрифт:
Судимость Огня тоже со счетов не сбросишь. Молод волчонок, а зубы острые. К такому в приятели с лету не набьешься, уже хлебнул ненависти, перенял кое-что из школы Креста.
Первое, чем можно крепко зацепить Пашку, это угнанная машина. На приборной панели остались следы его пальцев. Алексей даже не удивился, когда узнал об этом, словно еще там, на вокзале, наблюдая за Пашкой, уже не сомневался в его причастности к событиям на мосту. Узелки, завиточки — тут уж в молчанку играть не надо, не на пользу. С наукой спорить не будешь. Так что надо Пашку «крутить» вокруг машины, пока не сознается про угон,
Вот и думай, допрашиваемый, крутись, да не перекручивай. И Пашке предстоит эта карусель.
Догадывался Алексей, что Пашка, рассказав о машине, начнет с ним строить отношения на мнимой солидарности. И будет отпираться всякий раз лишь до того момента, пока не услышит изобличающий его факт. Такая «игра» Короткову давно знакома. Преступник приоткрыть известное никогда не упустит возможность. Это уже психология, ее область. Доказали твою вину, торопись со словами, чтобы следователь не успевал протокол заполнять. И чтобы приписочку сделал: рассказал добровольно, как осознавший. Признание это судом зачтется, как смягчающее вину обстоятельство, глядишь, и адвокату в прениях подмога.
А нет доказательств, опять увертки, непонимающий взгляд. Но Пашку необходимо расшевелить, чтобы заговорил сам, иначе затянется раскрытие дела. Вероятней всего, угнав машину, он посадил по дороге остальных участников преступления, а затем ожидал их в укромном месте и не видел происходящего внутри помещения. Зато он должен знать (не мог не видеть) события на улице и там, на мосту. И здесь в показаниях платой за погибшего Петю Синцова может быть только Крест, как бы Пашка ни боялся его. Страшней для него будет обвинение в сопричастности к убийству сотрудника милиции. Не по Пашкиным плечам такая тяжесть. Преподнесет братца на блюдечке, а рядом с ним посадит и остальных участников банды.
Остаповича Пашка мог и не знать, но в тот вечер, без сомнения, его видел. Что ж, придется еще раз им встретиться, теперь уже в морге. И в таком состоянии Верти Угол обязан помочь следствию. Пока не знает Огонь о его смерти, об оставленной им записке. Опознание Пашкой Остаповича подтвердит участие последнего в ограблении.
Итак, четко обозначились три фигуры: доставленный в следственный изолятор за хулиганство в общественном месте Пашка, находящийся пока неизвестно где Леха Крест и лежащий в морге старый налетчик Остапович. Чуть особняком в этом деле стоит Хардин. С ним разговор будет особый. И его уголовное дело можно выделить в особое производство.
Неясным пока остается еще один участник — некто четвертый. Его видели сторож с внучкой, но сказать определенного ничего не смогли. Судя по всему, это тоже опасный преступник, из того же замеса, что и Крест. И даже пускай его не знает Пашка, это не так страшно. Как говорится в сказке, «поймали собаки в норе за хвост лисицу, быть куме наверху». Возможно, что и привлек кого-то
ДОРОЖКА К ЧУЖОМУ СЕРДЦУ
Стол и два стула — вся обстановка кабинета. Жалюзи за окном приподняты, и яркое солнечное пятно, разлинованное на полоски, греет столешню.
Алексей сел лицом к двери, вытащил пачку сигарет, вместе с коробком спичек положил на край стола, задумался. Надо еще раз мысленно «прокрутить» схему намеченного разговора. А может быть, беседы без протокольных записей, дружески, интимно? Если возникнет необходимость, следователь рядом, в соседнем кабинете, так с ним договорились.
В дверь постучали. Конвойный пропустил вперед Пашку, закрыл за ним дверь. За последние дни Огонь осунулся, веснушки затушевались, ржавая щетина игольчато топорщилась на скулах и под тонкокрылым Пашкиным носом.
«Опустился», — неприязненно подумал Алексей, хотя вид Пашки удовлетворил его. Не видно было собранности перед серьезным разговором, значит, к борьбе не готов. А это на руку ему, Короткову.
Рассматривал его Алексей минуты две, и это время Огонь переминался на ногах, привычно закинув за спину руки.
В последние годы Алексей по служебной необходимости часто встречался с людьми, именуемыми словом «преступник», и каждый раз пытался понять, о чем тот думает, когда беда уже свершилась и наказание неотвратимо, как смена дня и ночи: смирится или попытается в ходе допроса найти ту соломинку, о которой, говорят, мечтает утопающий?
Всегда помнил слова одного из старших товарищей: «При допросе пытайся поставить себя на место допрашиваемого, поживи в его обличье, проникнись его мыслями. Если тебе удастся построить такой психологический мостик, успех придет непременно».
— Здравствуй, Павел!
Так и назвал, с достоинством, как равного.
— А я повидать тебя решил, поговорить захотелось сердечно. Если не хочешь, я не неволю.
Передернул Пашка в ответ острыми плечами. К чему, мол, мне в камеру возвращаться, не к спеху.
— Ну, тогда садись, разговор долгим будет.
Взметнулись белесые Пашкины ресницы и тут же слепились, будто от яркого света. Не знал пока, к чему весь этот разговор, непротокольное его начало, но зря начальник УР на него время тратить не станет. Обметало лоб бисеринами пота от предчувствия недалекой беды.
Подрагивали на коленях руки, спокойней бы им за спиной, а так вроде и деть их некуда.
Догадывался Коротков, ждет Огонь вопросов-подковырок. О чем они, пока в тревоге не знает, но ждет, все отрицать приготовился. А Пашка хотя и не видел на столе бумаг, бланков разных, необходимых для такого случая, все равно не мог унять противной дрожи. Любил он запираться, отрицать очевидное, жил в нем упрямый человек, не умудренный жизнью. Подобные разговоры всегда держали его в напряжении. Боясь проговориться, он замолкал надолго, нервно сцеплял пальцы рук, утирал липкое лицо ладонью.