Цветы на асфальте
Шрифт:
С большим внутренним облегчением он положил трубку. Не подвел Пашка, рассказал о банде. И о Хардине тоже. Указал, что навещал его трижды, отвез карточку брата и старые документы. Под чужой фамилией бродит теперь где-то Крест, а под какой, известно только Хардину. Пашка действительно не знает или не захотел показывать против брата.
— Так на чем мы, Александр Иванович, разговор прервали? На том, что золотые руки имеете. Вот и хочется мне понять, зачем сей бесценный дар вы на преступные цели растрачиваете, очень любопытно. Конечно, лестно за того же начальника паспортного стола расписаться, да так красиво, как и он не умеет.
5
Меченый документ — документ, принадлежащий другому лицу (жарг.).
Так можно судьбу иного человека переиначить, развернуть ее на сто восемьдесят градусов. Был, скажем, вор-рецидивист Леха Крест, честно трудового дня Родине не подаривший, а стал славным тружеником с прекрасной биографией, с солидным рабочим стажем.
Взметнулись вверх брови у Хардина.
«Припекать стало, — живо отметил это Алексей, — о своих тяжких задумался, погоди, сейчас совсем горячо станет».
— Да вы, Александр Иванович, не волнуйтесь. Я это тоже пока образно говорю. Тянет иногда на сочинительство.
Не торопился, приберегал на конец обвинительные слова, ждал реакции Хардина.
— Молодой человек, — тот возмущенно поднялся со стула. — Я вам заявляю...
— Извините, Александр Иванович, я еще не закончил. К тому же, в чужой монастырь, как известно, со своим уставом... Или вы что-то хотите сказать? Нет? Жаль. Не поняли вы мою мысль, иначе бы за нее ухватились. Есть у меня крепкое желание, такое крепкое, что трудно объяснить словами, но я постараюсь. Хочется еще раз услышать о ваших встречах — я не оговорился, именно о встречах — со «студентом», то есть Пашкой Горючкиным, по кличке «Огонь», единоутробным братом известного Лехи Креста. Желательно именно от вас услышать новую фамилию Креста, благословленную ему с вашей легкой руки, о тех деньгах, что за «работу» оставлены. Ну, а чтобы все сказанное мною наветом не прозвучало, посажу я через час-другой для очной ставки напротив вас этого рыжего и задам ему эти же вопросы. И по этому поводу подскажу одну прописную истину, которой ни один опытный преступник не чурается: факты — вещь упрямая, от них никуда не спрячешься, и тут уж никакими отговорками или молчанием себя не обелишь. Так что скажу смело: остались вы, Александр Иванович, у разбитого корыта, и рыбки золотой нет, чтобы все это в сон превратить.
— Какой же я дурак, щенку доверился, — еле слышно проговорил Хардин и испугался этих слов. Они прозвучали признанием.
— Ну вот и хорошо, лед тронулся.
Алексей поднялся. Ему не было жаль этого человека. Своя голова на плечах, не чужая.
— Я ненадолго, на полчаса, удалюсь, а вы освежите в памяти статью, речь в которой идет как раз о подделке документов. Хотя вам она и так до каждой буковки известна...
Он пододвинул к краю стола нетолстую книгу в темном переплете.
— Обратите внимание, что в части первой данной статьи наряду с лишением свободы законодатель сделал небольшую отдушину: исправительные работы на срок до одного года. Очень советую приглядеться. И суд всегда учитывает смягчающие вину обстоятельства.
Кажется, Хардин уже пришел в себя и с определенным
— Вот, Александр Иванович, бумага и ручка. Ваше время уже начало отсчитывать секунды.
— А что будет через полчаса?
— Следователь Фирсова привезет постановление о заключении гражданина Хардина под стражу, и тогда ваши признания потеряют для суда свою смягчающую силу.
ПРИЗНАНИЕ
Александру Степановну Фирсову Алексей встретил в дежурной части. Поздоровались, молча кивнув друг другу. Привыкли даже среди своих не говорить о расследуемых делах. И лишь в кабинете Алексея, на третьем этаже, Фирсова облегченно бросила папку на стол.
— Читай, Алексей. Не знаю, какой ключик ты подобрал к этому рыжику, но прояснил он многое.
И по тому, как торопливо Коротков стал вынимать из папки исписанные листы, поняла: все эти часы ждал.
Фирсова отошла к окну, не хотела мешать. Пускай осмыслит, разложит по полочкам Пашкины признания.
Молча Коротков вчитывался в сухие протокольные строки, находил в покаянном потоке слов подтверждение своим догадкам, что-то новое, рассказанное очевидцем.
— Доволен?
Он оторвался от записей.
— Не то слово, Александра Степановна. Все входит в нужную колею. Мне сейчас, веришь, плясать хочется.
Улыбнулась Фирсова.
— Давай я извещу по телефону своего, пускай к вечеру пельменей наштампует. Да под стаканчик вина и споем «Вологду». Признаюсь, и я устала за эти дни. Столько разом работы добавилось.
— Нет, Александра Степановна, давай отложим пельмени до того дня, когда Крест и этот самый «татарин», упомянутый Пашкой, будут задержаны. Идет? А сейчас любая задержка им на пользу. Как думаешь, не послать ли нам человека в ту колонию, из которой сбежал Крест?
— А зачем?
— Связи его прощупать, полистать имеющиеся архивные материалы, может, этот, «четвертый», и проклюнется. Из местных подходящей кандидатуры на эту роль пока не вижу. Как думаешь, не явился ли кто по Лехиному свисту со стороны. У них такая солидарность в почете.
— Что ж, дело. Только командируй кого порасторопней и самолетом, чтобы живей обернулся, а мы пока и здесь «татарина» поищем. Приметы стоящие. А как у тебя с Хардиным?
— Поговорили. Сейчас ему деваться некуда, заставят говорить Пашкины показания. Только я о чем подумал. Подтолкнули его к этому преступлению обстоятельства. Не сбеги с колонии Крест — не прозвенел бы звонок и для Хардина. Так что по-разному к нему подойти можно. Сейчас он сам, в кабинете, решает свою судьбу.
— А мне прокурор постановление на его арест подписал. Без обычных своих словопрений.
— Не будем спешить, Александра Степановна. Тебе ведь известно, как человек реагирует на такое известие. Возможно, что пока хватит подписки о невыезде. Будет искренним в показаниях — себе услугу окажет. И мы не будем в накладе, получим информацию о Кресте. Сейчас документы Хардина — главная зацепка в поисках Лехи. Так что принимайся, Александра Степановна, за этого горе-фотографа...
Да, понесло Пашку под крутую горку. Перечитывал Алексей его признания. Сейчас и суть надо схватить, и не упустить неизвестные пока детали. Фирсова умело отметала ненужную шелуху слов, оставляя основное — необходимые для исследования в суде доказательства вины каждого участника преступления.