Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
Гуйцзе подхватила на мотив «Застряла в решетке южная ветка»:
Уж месяц горит за окошком, Я слезы глотаю тайком. Мы вместе-то были немножко, Но чувство мое велико.У Иньэр запела на мотив «Пахнет ветка корицы»:
Легковесен, как ивовый цвет, Его ветер беспечный кружит. Он с улыбкой мне лгал столько лет, Я ж служила ему от души.На
Дун Цзяоэр запела на мотив «Золотые письмена»:
Мой платок в слезах промок. Запад – я, а ты – восток. Посреди бурлит поток.Ли Гуйцзе запела на мотив «Лечу на облаке»:
Я тушь любовью размочу, Письмом сама к тебе лечу, Я трону сердце гордеца, Не будет радости конца!У Иньэр запела на мотив «Воды реки»:
Что благовонья возжигать — сама я тлею, как сандал. Что шёлком полог вышивать — иглой в моих сосудах стал любимый. Оскудела кровь, погибель не прощу ему! Чу! – иволги трезвонят вновь… Я шторы лучше подниму.Хань Юйчуань запела на мотив вступления к «Подведенным бровям»:
Помню теплые слова, Жаркий шепот на подушке… Нынче – словно лед сковал – Ты ушел к другой подружке.На мотив «Туфелек алый узор» запела Дун Цзяоэр:
Один улетел на восток, На запад другого умчало. Мечусь, будто утлый челнок, Ищу в бурном море причала. Ли Гуйцзе запела на мотив «Резвится дитя»: Чье ложе тебя увлекло расписное? Одна я, и слезы морскою волною. Сгорела свеча, – ты забыл свой обет, Дух Моря оставит во храме мой след [1].У Иньэр запела на мотив «У туалетного столика»:
С кем разопью кувшин вина? Я,На мотив «Застряла в решетке южная ветка» запела Хань Юйчуань:
Терзал то один, то другой. Но ветер развеял туманы, И ночь осветилась луной, Мне снял поясок мой желанный… Так кто ж виноват, дорогой? Я — с теми была, ты — с другой.Заключительную арию пропела Ли Гуйцзе:
Туфли — вышитые крошки Увидал я ненароком, И, припав к изящным ножкам, Кончил жизнь свою до срока.Пение кончилось, и Симэнь одарил Хань Юйчуань и Дун Цзяоэр серебром. Певицы откланялись и направились домой, а Ли Гуйцзе и У Иньэр остались ночевать.
Вдруг спереди донесся шум. Послышались голоса Дайаня и Циньтуна, которые схватили служанку Ли Цзяоэр, Сяхуа.
– Только проводили мы певиц, – докладывали они Симэню, – идем с фонарями в конюшню лошадям сена задать. Глядим: за стойлом кто-то прячется. Испугались даже. А это, оказывается, Сяхуа, служанка матушки Второй. Чего тут делаешь, спрашиваем, а она молчит.
– Где она, рабское отродье? – спросил Симэнь. – Приведите!
Хозяин вышел в коридор перед гостиной и уселся в кресло. К нему привели служанку и, скрутив руки, поставили на колени.
– Что ты делала в конюшне? – допрашивал ее Симэнь.
Сяхуа молчала.
– Я ж тебя туда не посылала! – вставила стоявшая рядом Ли Цзяоэр. – К чему тебя в конюшню понесло, а?
Сяхуа дрожала со страху. Симэнь, желая дознаться в чем дело, велел слугам обыскать Сяхуа. Она запротивилась, и Циньтун повалил ее на пол. Вдруг около пояса что-то сверкнуло и послышался стук упавшего предмета.
– Что такое? – спросил Симэнь.
И представьте себе, Дайань поднял золотой браслет.
– Он самый – пропавший браслет! – воскликнул Симэнь, рассматривая при свете фонаря протянутую ему слугою вещь. – А! Так это ты, выходит, украла!
– Я нашла, – отвечала Сяхуа.
– Где? – спросил хозяин.
Служанка молчала.
Разгневанный Симэнь велел Циньтуну принести тиски. Вскоре пальцы ее зажали в тиски, и она закричала так, будто ее режут. После тисков служанке всыпали двадцать палочных ударов. Симэнь был пьян, и Юэнян не решалась заступаться.
– Я у матушки Шестой в спальне на полу нашла, – не выдержав, призналась Сяхуа.
Симэнь распорядился снять тиски и увести служанку к Ли Цзяоэр.
– Надо будет завтра позвать сваху, – сказал он. – Пусть продаст. Нечего в доме держать это рабское отродье!
Ли Цзяоэр нечего было возразить.
– Негодяйка проклятая! – заругалась она. – Зачем туда ходила? Кто тебя просил? Раз у меня живешь, спроситься должна. А то, извольте, пошла. А нашла вещь, мне скажи.
Сяхуа плакала.