Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй
Шрифт:
Боцзюэ начал на все лады расхваливать яркий халат.
– Ведь каких денег стоит! – приговаривал он. – Доброе это предзнаменование, брат. Высокое положение тебя ожидает. Столичным главнокомандующим назначат. Что летящая рыба?! Тебя тогда ни халатами с драконом о четырех когтях, ни поясом нефритовым не удивишь!
Пока он говорил Циньтун расставил чарки и приборы, вино, суп и сладости.
Им пел под струнный аккомпанемент Ли Мин.
– Что ж?! Так и будем пировать? – заявил Боцзюэ. – Нет! Я должен во внутренние покои войти, моей невестке Третьей чарочку поднести.
– Так
– А что?! Пойду и поклонюсь! – заявил Боцзюэ. – Чего особенного? Но по душе ли будет тому, кто рядом с ней, вот где загвоздка.
Симэнь с силой хлопнул его по голове.
– Вот песье отродье! – заругался хозяин. – Забываешь, кто из нас старший?
– А малышу только дай потачку, он себя же возомнит взрослым, – не унимался Боцзюэ.
Оба еще позубоскалили, но вскоре принесли лапшу долголетия. Симэнь стал потчевать шурина У, сюцая Вэня и Боцзюэ. Сам же он отведал ее раньше, в дальних покоях, а потому отдал певцу. Ли Мин закусил и опять приготовился петь.
– Теперь пусть шурин закажет напев, – предложил Боцзюэ.
– Зачем принуждать человека? – проговорил шурин. – Пусть поет, что знает.
– Тебе, шурин, помнится, по душе был цикл «Глиняная чаша», – заметил Симэнь и велел певцу наполнить кубки.
Ли Мин подтянул колки цитры, перебрал застывшие было струны и спел цикл:
«Ты вдаль все глядела, поблекли глаза, Ланит ароматных увяла краса…»Певец отошел в сторону. К хозяину приблизился Лайань.
– Повара уходят, – сказал он. Скольких на завтра звать изволите, батюшка?
– Шестерых поваров и двух помощников – заваривать чай и подогревать вино, – распорядился Симэнь. – Будем пять столов накрывать. Чтобы все было как полагается.
– Слушаюсь! – отвечал слуга и удалился.
– Кого ж вы угощать собираетесь, зятюшка? – спросил шурин У.
Симэнь рассказал об угощении в честь прибывшего Цая Девятого, которое устраивает у него в доме его сиятельство Ань.
– К вам, стало быть, и сам господин инспектор пожалует? – подхватил шурин. – Это хорошо.
– А в чем дело? – спросил Симэнь.
– Да я все насчет постройки амбаров, – пояснил шурин. – О моей службе его сиятельство инспектор будут доклад подавать. На вас, зятюшка, вся надежда. Не откажите, попросите, чтоб ко мне посниходительнее подошли. А к концу года, по истечении срока службы, и обо мне, может, доброе слово вставите. Я вам, зятюшка, буду от всей души благодарен.
– Дело несложное! – заверил его Симэнь. – Завтра же с ним поговорю. Только послужной список пришли.
Шурин поспешно вышел из-за стола и отвесил Симэню низкий поклон.
– Успокойся, шурин, дорогой мой! – подхватил Боцзюэ. – Вон у тебя какая опора! За кого ж хозяину похлопотать, как не за тебя, друг мой! Его-то стрела сразу в цель угодит. Он и без лести обойдется.
Пир затянулся до второй ночной стражи. Симэнь отпустил Ли Мина и остальных певцов.
– Завтра приходите! – наказал им хозяин.
Ли Мин
Когда собравшиеся во внутренних покоях хозяйки услыхали, что мужская компания разошлась, каждая проследовала к себе.
Между тем, Цзиньлянь рассчитывала, что Симэнь придет непременно к ней, потому торопливо покинула покои Юэнян. Однако не успела она добраться к себе, как у внутренних ворот показался Симэнь. Цзиньлянь спряталась в тени у стены, обождав пока он не вошел к Старшей. Цзиньлянь незаметно пробралась под окно и стала подглядывать. Ее заметила стоявшая у дверей Юйсяо.
– А вы что ж не входите, матушка? – спросила она Цзиньлянь. – Батюшка здесь. Посидели бы еще немного с матушкой Третьей. А где ж почтенная мамаша Пань?
– Старуху совсем разморило, – отвечала Цзиньлянь. – Спать ушла.
Через некоторое время послышался голос Юэнян.
– И зачем ты только позвал этих двух ублюдков? – спрашивала она мужа. – И петь-то не умеют. Знай тянут «Играю со сливы цветком».
– А до чего ж хитры, ублюдки! – вставила Юйлоу. – Ты пришел, тебя сразу послушались – запели «В камышовой обители уток чудо-лотоса лопнул бутон». А ведь целый день баклуши били. Как хоть их зовут?
– Одного – Хань Цзо, другого – Шао Цянь, – сказал Симэнь.
– А мы откуда знали – Цянь или Хань? – ворчала Юэнян.
Тем временем к двери неслышно подкралась Цзиньлянь. Отдернув занавес, она вошла в комнату и встала за натопленным каном.
– А ты хотела, чтоб тебе пели? – вмешалась Цзиньлянь. – Им вон старшая сестра напев заказала, так самому надо было вмешаться. Пойте, мол, «Помню, как играла на свирели» – «Ли на свирели играла». Один это заказывает, другой – то. Совсем задергали юнцов. Они уж не знали, кого им и слушать.
Юйлоу повернулась в сторону Цзиньлянь.
– А ты, Шестая, откуда явилась? – спросила Юйлоу. – Проберется как дух бесплотный, – не увидишь, не услышишь. До чего напугала! И давно притаилась?
– Матушка Пятая уж давно за матушкой Третьей стоит, – пояснила Сяоюй.
Цзиньлянь кивнула головой в подтверждение.
– А ты, брат, – обратилась она к Симэню, будь хоть чуть-чуть посмекалистей. Если сам глуп, значит, и все кругом дураки? Подумаешь, «видит бабочка-девица, дочка знатного отца»! Да как и я, баба во втором замужестве. «На выцветшей хунаньской юбке кровавым стал кукушкин цвет ». Ишь ты! Да где это видано!? Кто ж тебе такое открытие сделал, а? Нет, что-что, а жалоб твоих я не потерплю. Что ты там дружкам своим плачешься, а? Будто после ее смерти тебе ни разу кушанья по душе не приготовили. Выходит, не стало мясника, так свинину вместе со щетиной есть приходится, да? А мы что? Пустое место, выходит? Бедняжка! Одним говном изо дня в день потчуют. Ладно, мы не в счет. Но вот перед тобой Старшая. И она тебе угодить не может? Сестрица Старшая целым домом управляет, а тебе никак не потрафит. Только та единственная тебе угождала, да умерла. Что ж ты ее проворонил, удержал бы при себе. А как же ты жил до ее прихода? Нет тебе теперь никого по сердцу. Только ее вспомнишь, и на душе тяжко становится. А ведь еще при ней с другой миловался в свое удовольствие. Неужели у нее в покоях и вода слаще?