Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)
Шрифт:
Но вот однажды – было это в конце восьмой луны – Пинъэр задремала над сыном. Крепко спали горничная и кормилица. На столе горела серебряная лампа. Лунный свет заливал окно. Раздавались монотонные удары стражников. Гуаньгэ так и не приходил в себя.
Горем и печалью охваченная мать, как тебе тяжка одна мысль о прощании навек!
Да,
Радость подобна рассветным лучам,Горе врывается к нам по ночам.Только взгляните:
Небесная Река тускло серебром блестит. Издалека
Пинъэр забылась, и ей явился Хуа Цзысюй. Одетый в белое, он как живой остановился у ворот.
– Распутница ты и негодяйка! – заругался он на Пинъэр. – Как ты смела ограбить меня и отдать состояние Симэнь Цину! Я иду подавать на тебя жалобу.
– Пощади, дорогой мой! Прошу тебя! – взмолилась Пинъэр и ухватила его за рукав.
Но Хуа Цзысюй резко отстранил ее. Пинъэр, испугавшись, пробудилась. То был лишь сон.
– Какой странный сон! – повторяла она, сжимая в руке рубашонку Гуаньгэ.
Донеслись три удара стражи. Со страху Пинъэр покрылась потом и волосы встали дыбом.
На другой день, как только явился Симэнь, она рассказала ему свой сон.
– Ну, куда же он пошел?! – успокаивал ее Симэнь. – Ты же знаешь, он умер. Просто тебе представилось прошлое. Успокойся и не обращай на него внимания. И бояться тебе нечего. А я сейчас же пошлю носилки за У Иньэр. Пусть побудет с тобой вечерами. А тетушке Фэн велю за вами поухаживать.
Дайань доставил певицу Иньэр. Когда солнце стало клониться к западу, у Гуаньгэ опять начались судороги.
– Матушка, посмотрите-ка! – звала хозяйку перепуганная кормилица, держа на руках ребенка. – Гуаньгэ опять закатил глаза. Он дышать перестает.
Подбежала Пинъэр, взяла Гуаньгэ и в слезах кликнула горничную:
– Сейчас же позови батюшку. Скажи, ребенок умирает.
Тем временем пришел Чан Шицзе. Он сообщил Симэню, что подыскал дом из четырех комнат, две по фасаду, всего за тридцать пять лянов серебра. Услышав, что сыну плохо, Симэнь поспешно отпустил Чан Шицзе.
– Не провожаю, – говорил он, – деньги потом пришлю. А дом вместе посмотрим.
Симэнь стремглав бросился к Пинъэр. В детской толпились Юэнян с остальными женами, а также Иньэр и жена У Старшего. Гуаньгэ бился в предсмертных муках на руках Пинъэр. Симэнь не выдержал и вышел в гостиную. Он опустился в кресло, прерывисто вздыхая.
Не прошло и времени, надобного, чтобы выпить полчашки чаю, как Гуаньгэ скончался. Случилось это в предвечерний час под девятым знаком шэнь в восьмой луне двадцать третьего числа. Прожил он год и два месяца.
Дом огласился громкими рыданиями. Пинъэр не находила себе места. С плачем она упала в обморок и долго не приходила в себя, а очнувшись, обняла ребенка.
– Не стало моего спасителя! – громко причитала она. – Разрывается мое сердце. Лучше бы и мне умереть вместе с тобой. Недолго и мне жить осталось. Как рано ушел ты, мой милый! Какое горе принес
Как вкопанные молча плакали рядом с ней кормилица Жуи и горничная Инчунь.
Симэнь распорядился убрать западный флигель, расположенный рядом с главной залой. Туда должны были вынести ребенка вместе с постелью и положить на две широких скамейки. Пинъэр, склонившись над сыном, обняла его обеими руками и не давала брать.
– Несчастный ты мой! Опора моя! – рыдала она. – Крошка мой родной, разбил ты мое сердце. Зря, выходит, я мучилась, чтобы дать тебе жизнь. Неужели больше не увижу тебя, ненаглядный ты мой!
Юэнян и остальные женщины опять заплакали и всячески старались успокоить Пинъэр. Лицо ее было расцарапано, локоны-тучи распущены по плечам.
– Погляди, на кого ты похожа, – обратился к ней вошедший Симэнь. – Ну что ж поделаешь, раз не суждено ему быть нашим сыном. Как мы ни старались, ни лелеяли, судьба его, значит, такая. А ты поплакала и будет! Его слезами не вернешь. Побереги себя. А теперь пора его вынести да за геомантом послать. Когда это случилось?
– В тот же час обезьяны, – ответила Юэнян.
– Я так и говорила, – вставила Юйлоу. – Он своего часу ждал. Как в час обезьяны родился, так и отошел. И в тот же самый день двадцать третьего. Только до месяца своего не дожил. Как раз год и два месяца прожил на свете.
С обеих сторон встали слуги, готовые перенести младенца во флигель. Заметив их, Пинъэр опять зарыдала:
– К чему так спешить? Потрогайте его, – обратилась она к Юэнян, – ведь он еще и остыть не успел.
И Пинъэр запричитала вновь:
– Не покидай меня, мой сыночек! Как я страдаю!
У нее подкосились ноги, и она упала на пол, рыдая.
Тому свидетельством романс на мотив «Овечка с горного склона»:
За что ты меня покарало, о, Небо?!Мой крошка любимый, ты был или не был?Позволь мне твой голос услышать опять!Судьба, одарив, поспешила отнять.За прошлые жизни мой долг неоплатныйБезжалостно взыскан был тысячекратно.Душа кровоточит, вся корчась от ран!Ты, ясное Небо, – ослепший тиран!Была я послушна тебе и добра.Кому на потеху дитя отобрал?Под корень срубили, утратила тень,Зачем ослепил меня солнечный день.Скорее во тьму за сыночком родимымПутём воздаяния непобедимым.Пинъэр плакала. Слуги вынесли Гуаньгэ и положили в западном флигеле.
– Надо бы сообщить сватьям Цяо и отцам наставникам, – посоветовала хозяину Юэнян.
– В монастырь и завтра с утра поспеем, – отвечал Симэнь и обернулся к Дайаню: – Ступай господину Цяо скажи.
Для составления свидетельства позвали геоманта Сюя. Бэнь Дичуаню было выдано десять лянов на покупку ровных сосновых досок. Нанятый столяр быстро смастерил гробик.
Только собрались обряжать младенца и класть в гроб, как доложили о прибытии паланкина с супругами Цяо. Они вошли в комнату и заплакали. Юэнян и остальные домашние со слезами на глазах рассказали им о случившемся. Вскоре пришел геомант Сюй.