Цыганские сказания
Шрифт:
Серебряный мужской перстень с изображением лошадиной головы старше серёжек лет на пятьдесят. Кто его носил и по какому поводу он был изготовлен, наверное, так сходу и тётя Дина не вспомнит — будет, полуприкрыв глаза, долго перебирать имена, будто бусины чёток.
Женское кольцо с позеленевшей от времени бирюзой.
Я беру в руки латунную летучую мышь на кожаном шнурке. Не уверена, что шнурку тоже двести лет, но свекровь находит его вполне уместным и не спешит заменить на какую-нибудь цепочку.
— С этим надо
— Натри её салом.
Я с сомнением гляжу на курносую мордочку мыши:
— Это предохранит её от окисления?
— Я имела в виду шнурок. С мышью всё хорошо.
Сама тётя Дина аккуратно натирает кусочек войлока полировочной пастой: собирается снять зелень с латунного браслета, украшенного нехитрыми узорами и бусинами из цветного стекла.
— Наверное, всё это стоит теперь целое состояние.
— Вряд ли. Латунь — всегда только латунь. В любом случае, глупо продавать память семьи.
— А новые украшения? Те, которые вы сами делаете? Возможно, вы бы быстро стали очень модным ювелиром, — я разыскала в холодильнике несолёное сало, аккуратно отрезала крохотную пластинку и теперь снова сижу за столом.
— Ну, не делаю, а переделываю, — возражает свекровь. — И в любом случае, я слишком привязчива. Мне трудно расставаться даже с вещами.
— Вы скучаете по своему мужу? — я стараюсь размазать сало как можно равномернее прежде, чем начать втирать его. Тётя Дина, похоже, уже почти закончила с браслетом. Она вертит его в пальцах, но уже не трёт: как будто прикидывает, не заменить ли стеклянные бусы. Или вспоминает что-то, связанное с ними.
— Уже почти три года прошло. А ты по-своему?
— Что? — я даже застываю от удивления.
— Мне кажется, у вас с Кристо сейчас опять не очень важно.
— Почему вы так думаете?
— Показалось, — свекровь откладывает браслет и войлок и принимается перебирать и распутывать рассыпаные серёжки — они цепляются друг за друга крючками-близурами и подвесками. — Ему... не нравится, что у тебя не получается?
— Не получается что?! — первая вскочившая мне в голову мысль исключительно непристойна, и я её решительно отвергаю. Ну, не будет цыганская свекровь разговаривать с невесткой о сексе. По крайней мере, такая, как тётя Дина.
— Завести ребёнка. Я знаю, что он всегда этого очень хотел. Может быть, тебе стоит показаться врачу? Раз уж ты всё равно к нему пойдёшь из-за твоей головы.
— Ну, это немного разные врачи.
— Тогда покажись разным врачам.
Втирать в шнурок уже нечего, и я теперь просто верчу его в руках.
— Тётя Дина, это не имеет смысла. Дело не в моём здоровье. И вообще не во мне. Дело в нём.
— Он бесплоден?
— Нет, он не бесплоден, — я оставляю мышь в покое и берусь за медное ожерелье. — Кажется, это надо отполировать.
Свекровь подаёт мне войлок и пасту.
— Тогда я вообще не понимаю, в чём дело. Мне
— Ну да. И моей девственности. То есть я не хочу сказать, что это совсем уж не важно, раз мы цыгане, но каждый раз, как мы с Кристо сталкивались, он немедленно учинял мне допрос и только что к врачу не отводил.
Серёжки, видимо, окончательно распутаны, поскольку тётя Дина опускает руки на колени.
— Не суди его строго, Лиляна. Я думаю, что тут дело уже во мне.
— Немного неожиданный поворот, — хмыкаю я, усердно протирая позеленевшую подвеску в виде звёздочки с восемью пухлыми лучиками. — Вы с него требовали доклад?
— Нет, я... просто он... думаю, боялся повторения моей истории и хотел быть готов. Покрыть грех в случае необходимости. Знаешь, иногда бывает, что девушка молчит до последнего, и всё выясняется на свадьбе. Не всякому жениху ведь возможно открыться, и не от всякой свадьбы отвертеться.
Я не сразу понимаю, что моё лицо выражает отнюдь не вежливую готовность слушать дальше, а, скорее, нечто вроде... очень сильного удивления. Мне с трудом удаётся хотя бы отвести взгляд и прикрыть рот. Естественно, тётя Дина всё отлично заметила: она слегка морщится. Гримаска, которая проскальзывает порой у Кристо.
— Я никому не расскажу, я — могила. Чтобы мне сердцем отца подавиться, — спешу я заверить. — Я вообще не имею таких предрассудков, мало ли как у кого что сложилось. Просто удивилась. Это, ну, неожиданно.
Свекровь поводит плечом, прерывая мои невнятные извинения:
— Да, сложилось. Ты же знаешь, мать Кристо была моей старшей сестрой.
— Нет, — похоже, это одна из тех вещей, о которых я узнаю последней. — Так вы ему что, тётя?
— Я растила его с тех пор, как ему исполнилось шесть лет. Мне тогда едва исполнилось восемнадцать. У меня не могло быть своих детей. Потому что когда я была совсем молода, мне вскружил голову один досужий щёголь. Он говорил мне о любви. Очень красиво. Очень много. И я верила ему. Пока не оказалось, что я беременна и мой возлюбленный не исчез из моей жизни так же стремительно, как и появился в ней.
Тётя Дина качает головой, замолкая на несколько секунд.
— Я не знала, кому открыться. Мне было очень страшно. И я решила рассказать всё моей сестре. Мы были с ней очень дружны. Я решила, что убью себя, если она сдаст меня родителям. А она помогла мне избавиться от ребёнка. Тогда я ещё не знала, что из-за этого не смогу больше дать жизнь ни одному мальчику, ни одной девочке на нашей земле. Таково было определено мне наказание Господом. Но всё же я смогла узнать, что значит быть матерью.